Я стал не столько жестоким, сколько безразличным. Мне почему-то было плевать на невинность моей случайной любовницы (а невинна ли она?) и на то, станет ли произошедшее помехой ее грядущей свадьбе. Единственным чувством, которое еще слабо трепыхалось у меня внутри, была жалость по отношению к Арлину, ведь друга я действительно считал ангелом, сошедшим с небес. Он не заслужил этого предательства.

Пообещав себе и богам, что подобный стыд не повторится, я покинул Сады. Но на следующий день ко мне в каморку на втором этаже, которую я снимал у местного ростовщика, постучали. Это была Мури – бледная, словно фарфоровая статуэтка, и сосредоточенная. Ни слова не говоря, она прошла внутрь; я тоже промолчал и закрыл за ней дверь.

Так просто и легко мы приняли решение продолжить нашу связь. Мури отложила свадьбу якобы в связи со смертью тетушки, она даже соблюдала траур. Арлин печалился и все чаще уходил один охотиться на своего лесного пушистого волка. Меня все-таки донимал стыд перед другом, и я отписал на него поместье моего отца – в качестве свадебного подарка. Арлина это потрясло, и он долго не хотел подписывать бумаги на право собственности. Но потом принял мой дар. Ну, конечно же, принял, кто же в здравом уме откажется от такого подарка?

Мури навещала меня не слишком часто – через день или два. Поначалу я боялся, что соседи ее заметят, и старался побыстрее впустить мою гостью. Но потом заметил, что визиты Мури часто совпадали с приходом бакалейщика или временем стирки жены ростовщика. Те все видели и все понимали – просто им было плевать. Равнодушием болел не только я. Под маской нескончаемого веселья Сижарле был старой усталой шлюхой, которая роется в вашем кошельке в поисках мелочи и которую не волнует, как вы будете жить, когда ее покинете.

Поначалу я и правда пытался доставить Мури радость. Я старался. Но все было тщетно, и тогда я пустился в разврат. Я творил с ней то, чего не позволяют себе иные похотливые старики в борделях. А она молча терпела. Безмолвно и равнодушно. Мне было не ясно, зачем она приходит. Больше не звучали слова любви или обещания. Ушли в прошлое ласки. Вскоре не стало даже поцелуев. Осталась лишь животная страсть, которая не дарила радости ни Мури, ни мне. А еще мы были холодны друг к другу и, возможно, даже испытывали обоюдное презрение.

Когда я понял, что иначе с ней уже не будет, то предложил Мури пожениться.

– Арлин не должен пострадать от наших ошибок, – сказал я. – Мне кажется, Мури, было бы честнее нам его не дурачить. Давай сходим в Церковь Элеи и узаконим… это.

Она взглянула на меня из-под своей темной челки и усмехнулась. Мури больше не походила на ту маленькую девочку, которую я встретил впервые в Сижарле. На меня смотрела самая настоящая волчица. А ее хищная улыбка напоминала оскал зверя на моей броши охотничьего сообщества. Арлин, так любивший давать имена новым видам волков, назвал бы эту волчицу «бездушно красивой».

– Зачем бы мне выходить за тебя? Арлин обладает большим состоянием: его родители богаче, а дело процветает. Ты в муках совести даже отписал ему еще одно поместье.

– Но ты его не любишь! – воскликнул я.

– Я и тебя не люблю, – холодно сказала Мури. – Ты достаточно взрослый, дорогой, чтобы понимать, что любви не существует.

Мы сидели на продавленной койке, еще хранившей тепло наших тел и запах близости, и были далеки друг от друга настолько, насколько это только возможно. Мы были двумя бессердечными тварями, не связанными ничем, кроме общей лжи.

– А зачем нам тогда эти встречи?

– Ты не догадался? Я удивлена. Ты выглядел дураком только первые три раза. – Мури тихо рассмеялась. – Арлин бесплоден, но он об этом не знает. Его родители никогда не поверят в то, что их сыночек не может посадить семя в лоне женщины. Значит, виновата буду я. Меня выставят из дома еще до того, как я успею разобрать свадебные подарки. Все знают, ничто не скрепляет брак лучше, чем наследник. Но нельзя же сделать отцом своего чада первого попавшегося мужчину. Мне требовался кто-то, кто не станет предъявлять права на ребенка и исчезнет из города.

Я окаменел от ее слов. Меня использовали как источник семени. Обмануть друга с его невестой – это бесчестно. Но оставить ему свое дитя было уже слишком низко, даже для меня.

– Но почему я, Мури?

– Ты хорош собой и нигде долго не задерживаешься. Ты оставишь во мне свое семя и покинешь Сижарле, мучимый виной перед лучшим другом, которому наставил рога.

Она вышла из комнаты, тихо посмеиваясь.

* * *

Я собираю вещи спокойно. Только самое необходимое: рубашки, штаны, сменную пару сапог. Укладываю их в кофр ровно, слой за слоем. Тетрадь со своими записями я положу на самый верх: пока еще не все сказано.

Я покидал Кармак и Лакцину, как пес с подожженным хвостом. Бежал от страха и злости ночью. Сейчас яркий день, на улице ослепительно цветут желтые глицинии, и я слышу детский смех. Я уже не бегу – я удаляюсь.

Я возвращаюсь воспоминаниями в сегодняшнее утро и только плотнее стискиваю зубы.

Слова Мури не могли разбить мне сердце – я не чувствовал к ней ничего, даже похоти уже не испытывал. Но оставлять невинного Арлина с подобной фурией я не мог. Собрав всю волю в кулак (или, как говорят на Крае, «собрав свои постас»), я направился в лавку моего друга. Каждый день с часу до трех он обычно полировал там прилавок и любезничал с городскими кумушками.

Зайдя в лавку с вывеской «Пушистый волк», я обнаружил, что Арлин покинул прилавок и хозяйничал где-то в подсобном помещении, среди полок и стеллажей. Звать его я не стал, вместо этого решил хорошенько оглядеться. Я бывал тут пару раз, но не обращал внимания на товар, выставленный в витринах. Теперь же на это появилось время. Я все еще не знал, как начать разговор, и поэтому без особых мыслей перебирал перчатки и муфточки, выложенные на столешнице красного дерева.

Лесной пушистый волк, хоть и имел ржаво-песочный окрас, судя по предлагаемым товарам, бывал и полосатым, и пятнистым. Этот загадочный зверь с тонкой шерстью не стоял нигде в виде чучела. Ни одной шапки с хвостом, ни одной оскаленной морды. Самым крупным изделием в магазине, явно вывешенным недавно, оказался небольшой жилет, сшитый из различных по размеру лоскутков. Я дотронулся указательным пальцем до накладного кармана. Мех на нем был чуть светлее самого жилета. Что-то неправильно было с этим карманом. В миг, когда я понял правду, сзади раздался голос:

– А я все думал, когда ты догадаешься. Ты всегда был умнее меня, дружище.

Я обернулся и увидел Арлина: стоя в дверном проеме, он вытирал руки полотенцем. Мой друг улыбался.

– Зачем? – Меня трясло от ярости. И я жаждал получить ответ на этот вопрос.

– Деньги, разумеется, и неплохие. Люди готовы верить в любую ерунду, лишь бы она казалась им достаточно модной и дорогой. Пушистый волк, пф.

Он рассмеялся, и его смех, раньше казавшийся мне весьма заразительным, прозвучал как омерзительное воронье карканье. Я повернулся и вновь тронул карман жилета: на маленьком клочке шерсти проступала звезда, один конец которой был длиннее прочих.