Я протянул руку и переключил канал на рации. Лампа, сигнализирующая о шифровании, изменила цвет с зелёного на красный — я вышел в открытый эфир. Нажав на тангенту, расположенную на корпусе аппарата, я произнёс:

— Тор Васильку. Тяжелое ранение, двигаемся в ближайшую клинику, Сасово. Нужна поддержка, как можно скорее, критическая ситуация.

Передав сообщение, я снова обернулся, чтобы взглянуть на напарника. Тот смотрел на меня с большим удивлением.

— Информация — это оружие, — пояснил я. — Не важно, что они сказали бы. Важно, что это могло нам повредить.

— Мудро, — кивнул Рубин и улыбнулся.

— Тебя правда Лёхой звать? — я улыбнулся в ответ.

— Правда, — кивнул он.

— Ладно, Лёха. Прорвёмся, — я подмигнул.

После этого я ещё раз повторил передачу. Затем открутил ручку громкости рации на полную и начал прислушиваться. Ответа могло и не быть — не факт, что мощности передатчика хватило, чтобы достать ближайший пост. Да и времени могло уйти достаточно, пока те согласовали бы ответ. И всё же рация ожила, спустя всего минуту через треск помех пробился голос:

— Василёк Тору. Уточнить кто ранен. Характер ранения. Повторяю, Василёк Тору. Уточнить характер ранения, приём.

— Тор Васильку, — я снова переключился на режим передатчика. — Ранены оба. Повторяю, оба. Рубин, возможно, критически. Проникающее ранение в грудную полость. Повторяю: проникающее в грудную. Приём.

Снова последовала пауза. Потом тот же голос ответил. Как мне показалось, передача стала немного чище. Увеличили мощность?

— Василёк Тору. Оставаться на месте, ждать авиацию. Организуем эвакуацию по пеленгу. Повторяем: ждать на месте, эвакуация по пеленгу. Высылаем силовую поддержку. Подтвердите, как поняли. Приём.

— Тор Васильку, — тут же ответил я. — Негативно. Повторяю: негативно. Будем на месте в указанном пункте Сасово раньше. Используем воздух. Повторяю: точка рандеву больница Сасово.

Опять пауза. Довольно длинная, больше минуты. Хорошо, что я отвлёкся от переговоров: планёр быстро терял высоту, мы попали в нисходящий поток. Я направил аппарат по широкой дуге в сторону реки, надеясь опять поймать поднимающийся тёплый воздух. Мне это удалось на шестистах метрах, и я начал закручивать спираль, набирая высоту под аккомпанемент высотомера.

— Принято, Тор, — наконец, последовал ответ. — Точку рандеву подтверждаем. Удачи.

— Спасибо, приём, — автоматически ответил я.

— Не уверен… что нам с рук… сойдёт… — сказал Рубин (я автоматически про себя продолжал называть его позывным; как-то странно теперь было звать его Лёхой, ведь Лёх много, а Рубин вроде как один).

— Посмотрим, — ответил я. — Думаю, я всё правильно делаю. Эти ребята прям сильно напряглись, да? Затеяли игру в загадки… хорошо, что мы не полетели в Жуковский. Кажется, они не ждали такого хода с нашей стороны.

— Может, ты прав… — ответил Рубин после долгой паузы.

Я сосредоточился на пилотировании. Погода портилась, поднимался ветер, машину то и дело кидало по высоте, иногда на десятки метров. Парить в прозрачном планёре в таких условиях — очень странный опыт. Нет, страшно не было. Просто мозг отказывался признавать происходящее объективной реальностью. Тело стало немного ватным, в ушах шумело. Впрочем, возможно, это от потери крови, которую я долго игнорировал.

Наконец, справа показалась Коломна. Уж не знаю, какие в городе были стратегические предприятия или военные объекты — но досталось ему капитально. Центр огромной чёрной воронки стеклянисто поблёскивал в солнечных лучах. Вокруг него всё было черным-черно, лишь чуть поодаль начиналась полоса, заваленная серо-коричневыми обломками зданий и сооружений. Зелень начиналась ещё дальше, километрах в пяти. Значит, подрыв заряда произошёл после его углубления в землю. Очень грязный взрыв… там, внизу, ещё более небезопасно, чем в Воскресенской красной зоне.

В очередной раз набрав высоту и сориентировавшись по Оке, я оглянулся. Рубин долго молчал, и это начинало меня беспокоить.

Напарник сидел, закрыв глаза. Капельки холодного пота блестели у него на лбу.

— Рубин, — позвал я.

Ответила не последовало.

— Рубин! — повторил я громче, думая, как бы просунуть в проём свободную раненую руку, чтобы потормошить его.

Но тут его веки дрогнули, и он открыл глаза. Некоторое время не мог сфокусировать взгляд. Потом, наконец, увидел меня и попытался улыбнуться.

— Привет, Тор. Прибываем?

— Уже скоро, — ответил я. — Ты это… старайся не спать, хорошо?

— Это очень… сложно…

— Надо говорить, — ответил я. — О чём угодно. Обсуждать.

— Узнаю о тебе больше… чем положено…

— Плевать!

— Если так… как звать-то хоть? — он снова попытался выдавить улыбку. — Хоть… познакомимся по-человечески…

Он осёкся, хотя не трудно было догадаться о том, что дальше следовало «напоследок».

— Ты кончай с этим, — сказал я. — Всё будет. Понял? Дмитрий я.

— Дмитрий… — теперь у него получилась настоящая улыбка, — рад.

Он понял руку, видимо, намереваясь протянуть её мне, но потом сообразил, что мне будет сложно ответить на рукопожатие и положил её на место.

— Взаимно, — ответил я.

— Димон, значит…

— Да, Лёха. Можно и Димон, раз очень хочется, — улыбнулся я.

— Димастый.

— Вот так меня ещё не называли! — возразил я. — Даже в детстве.

— Значит, точно Димастым будешь…

Я оглянулся, намереваясь сказать что-нибудь возмущённое. Но потом увидел улыбку Рубина, и передумал. Улыбнулся в ответ.

— У меня в детстве… медведь был… плюшевый… — сказал напарник.

— Слушай, я тебе десяток медведей добуду! — пообещал я. — Хочешь? Будешь в госпитале весь в медведях валяться.

— Я его сначала… Димкой называл… потом Димастым… услышал в садике…

Я рассмеялся.

Рубин отдышался немного. Потом снова заговорил:

— Ты кадровый, так? До мобилизации… в «тяжёлых» был?

— Не-а, — я мотнул головой. — Мобилизовали. Причём уже после ударов.