Аня садится рядом со мной на кровати, показательно двигая меня чуть дальше к центру бедрами. Достает из коробки заживляющую подру, пластырь, что-то еще. Не смотрю толком, что она там колдует, залипаю на ней. Бля, какая она красивая…

— Ты чего? — ловит меня за разглядыванием и тут же краснеет… Порываюсь сказать ей, почему палился, но замолкаю сразу же. Блять. Надо поработать над выражением своих чувств, девчонка явно расстроилась из-за моего молчания, а расстраивать ее я не хочу. — Давай плечо.

Образ медсестры ей странно подходит, не хватает только халатика и будет копия. Жалею о спонтанной фантазии сразу же, потому что картинки в голове остановить уже невозможно. Бля-я-я-я… да я сдохну так! Раньше спортом отвлекался, убивался там и проще было, а сейчас мне что делать? Думать о дохлых крысах, чтобы отпустило?

Аня колдует над моими ранами со знанием дела, я даже спрашиваю, не в меде ли она учится, но оказывается, что учится активистка на сценариста. Талантливая инопланетянка, не удивлен даже.

С плечом разбирается быстро, с раной на боку тоже, только немного смущается, когда пальчиками касается мышц пресса, над которыми теперь надо пахать и пахать, чтобы вернуть нормальный рельеф.

— Так, закончили, — говорит, наклеивая пластырь на рану под ребрами, — теперь бе… бедро, — застывает и сразу краснеет. Бля, ну ангел, как такое в наше время вообще возможно? Она краснеет от слова член?

Я понимаю, что ей неудобно и не буду заставлять ее чувствовать дискомфорт. У меня в голове до сих пор та картина, когда ее Рус зажимал, а она отпиралась в подворотне. Тема всякой близости для нее явно болезненная, а я, повторюсь, больно делать ей не хочу.

— Забей, мелкая, заживет само.

— Да сейчас же! — говорит, глядя на меня как на идиота. Пальцем у виска разве что не крутит. — Снимай штаны.

— Так сразу? — пытаюсь увильнуть от этого как-то. Неудобство Ани не единственная проблема. Есть вторая: я сдохну от стояка если она меня там потрогает. — До свадьбы?

— Дамир, я не шучу! Раны нужно обработать, это серьезно. Давай, — сама же краснеет, но не отступает. Нереальная вообще.

Стягиваю штаны до колена и в следующие несколько минут, что она надо мной издевается, сдыхаю.

У нее либо хреновое зрение, либо она от сосредоточенности так делает, но она наклоняется очень близко во время процесса. Я заметил это еще когда она сырники готовила, но значения не придал. И если с плечом мне было почти нормально, с животом чуть хуже, но в целом терпимо, то тут… Это ахуеть можно. У меня нет других слов. Мне кажется что пульс под триста шкалит во время этой пытки, просто адской пытки!

Уверен, она видит мой стояк, уверен, это смущает ее до предела. В какой-то момент мне по-идиотски хочется за него оправдаться, но молчу, чтобы не акцентировать на этом внимание, раз она сама молчит.

Хер знает, как я продержусь с ней… Хорошо что в гипсе только одна рука, походу, мне частенько придется представлять Аню в душе.

— Вот теперь готово, одевайся, — говорит она с напряженной улыбкой и встает, чтобы сложить лекарства обратно в коробку Что такое? Почему напряжена? Я опять сделал что-то не так и всё испортил?

У Ани падает из рук пластырь, она очень странно себя ведет, а когда наклоняется за упавшей вещью хер пойми вообще каким чудом ударяется об стол запястьем. Я даже не успеваю уследить этот момент как она уже скулит и оставляет на своей руке крошечные поцелуи.

— Ты что делаешь?

— Мама всегда целовало, чтобы прошло, привычка осталась, — говорит она чуть не плача. Походу, больно ударилась.

И вот я мозгом-то понимаю что поцелуи точно никак боль не излечат, а тело опять мои мысли не слушает и делает все как ему вздумается.

Через секунду я целую запястье у Ани, осторожно и медленно, ловя себя на мысли, что никогда и ни для кого такого не делал. Она ломает меня, или наоборот исцеляет, я уже сам не понимаю, как это назвать правильно.

Спустя минуту она сидит около меня на кровати и мы целуемся еще жарче чем утром в прихожей.

Я всё еще не натянул штаны обратно, а Аня так и не собрала все лекарства в коробку.

Бля, как я её хочу. Это невыносимо. Сделать всё, что умею и научиться новому вместе с ней. Меня никогда так не крыло, я принял эти чувства с трудом, а теперь не знаю куда их деть, их слишком много, а вылить на Аню все сразу не могу: это будет перебор для нее пока.

— Дамир… — тихо скулит красавица мне в рот и я жмурюсь сильнее, стараясь не сдохнуть.

Сам не понимаю как, и кто из нас выступает инициатором, но в следующую секунду я возвращаюсь в сознание когда мы оба лежим на кровати и я немного нависаю над Аней, опираясь на локоть той руки, что в гипсе. Очень удобно, кстати.

Мне хочется сорвать с неё все тряпки, что сам ей и дал, хочется облизать всю с ног до головы, сделать столько всего… Но торможу, позволяя себе только бешеные поцелуи, но даже от них моя девочка задыхается.

— Жарко, хочу снять… — слышу я сквозь пелену возбуждения и в следующую секунду Аня скидывает мою толстовку, оставаясь… — Господи, я забыла, что я без майки! — она краснеет и бледнеет и хочет сбежать от неловкости, но я ее не пускаю. Она прикрывается руками, вся дрожит, но страха в ее глазах нет. Маленькая тоже возбудилась, раз настолько потеряла голову?

— Убери руки, — хриплю я в полубреду, то ли умоляя, то ли приказывая. — Я не сделаю ничего без твоего согласия.

— Я знаю… — шепчет доверчиво и, зажмурившись, опускает руки…

Глава 34. Дамир, Аня

У меня никогда такого не было. Чтобы прям вот так жестко. Когда и губы дрожат, и руки не слушаются, и сердце на разрыв просто из грудной клетки.

Я никогда и никого не