— Говори!

— Ссс…

Бог ждал.

— Сколько ей годков, господин? Той, кого хотите обратить в чаровницу?

— Семнадцать.

— Забудьте, господин, — поморщился мертвец.

Впервые за сотни лет он помнил себя и чувствовал собственное тело. Он говорил с Роджером, но смотрел мимо, на север, где стоял туман Серой Завесы, и дальше, туда, где начинался мир живых.

— Я не могу забыть, — жестко ответил Роджер, возвращая мертвеца к разговору.

— Вы должны. Посвящение проходят детьми. Когда девицы вступают в девичество, а у отроков начинают пробиваться усы… Дети. Их проводят через обряд, а дальше мастера шаг за шагом, понемногу раскрывают узлы чар в их теле. День за днем, медленно и осторожно…

— Значит, в семнадцать из нее получится слабая чародейка? Не страшно. Она должна уметь чуть больше уличного фокусника, просто чтобы ее боялись.

— Нет, господин. Дело в другом. Это как искать подземный источник. Бережно открывать его, расширять, убирать тину и грязь. Сейчас ваша чародейка — озеро, покрытое ледником, подземная река. Сейчас открыть в ней магию можно, лишь сняв с нее кожу.

— Значит, все же есть способ?

— Есть. Снять с нее кожу.

— Человек не переживет подобного, а мне нужно, чтобы она осталась жива.

— Есть способ, господин. Снимите с нее кожу, а затем окропите мертвой водой из озера Коцит и напоите живой водой из Родника Иары. Мертвая вода вылечит, а живая — вернет к жизни…

— Спасибо…

Но благодарить уже было некого. Душа теряла человеческий облик. Прямо на глазах, как тонкая бумага, его кожа пропитывалась кровью, темнела, из алой становилась черной, затвердевала коростой.

Человек закричал.

Пронзительно, дико, выгибаясь дугой. Он раскинул руки, его позвоночник сломался, треснула кожа, выпуская наружу жидкий огонь. Потом он начал расти. Трещали кости, рвались сухожилия, кровь, ставшая лавой, капала на снег, прожигая его до скальной породы. Человек не прекращал кричать.

Прошло несколько минут, и он затих. Большое тело содрогнулось в последний раз, и новорожденный огненный великан поднял на Роджера взгляд, и бог его выдержал.

Великан горел, перекатывались под сухой кожей огненные вихри, он ненавидел своего бога. Долгих пять секунд он смотрел Роджеру в глаза. Затем покорно отвел взгляд, повернулся спиной к навсегда потерянному миру живых.

— Госпожа!

Надя подняла голову от расчетов.

— Госпожа, к нам идут горожане.

— Много?

— Да. — Жрица нервно облизнула губы. — Госпожа, у них ружья!

Надя встала из-за стола, опрокинув на пол чашку с кофейной гущей. Поднимать не стала.

Они со Стерр прошли мимо палаток и бочек с питьевой водой, мимо играющих в тени детей. Женщины с корзинами белья остановились на выходе из лагеря, с опаской глядя на приближающихся горожан. Надя сразу увидела деревянные палки в руках моринденизцев.

— Стерр, немедленно уведи женщин. Пусть соберут детей, и ждите сигнала. Возможно, придется бежать в горы…

— А вы?

— Попробую поговорить с ними.

Жрица мялась, не решаясь оставить Надю одну.

— Сестра, немедленно!

Стерр устремилась к женщинам с корзинами.

Толпа шла от моря. Их было не много: пара сотен против почти тысячи беженцев, но люди, что поднимались по пыльной дороге от моря, шли драться и убивать.

«Можно ли умереть, будучи невестой бога-мертвеца?»

Этот вопрос Надя задавала себе не в первый раз. Умирать ей сейчас нельзя. Тысяча шестьдесят три человека верят, что она может позаботиться о них.

С моря дул бриз. Солнце уже опускалось к горизонту и за дымкой облаков казалось маленьким мандарином. Сладко пахло чабрецом с полей. Хороший был вечер.

Царевна остановилась в двадцати шагах от ограды, закрыла глаза, наслаждаясь коротким перерывом между цифрами и близящейся войной.

Первые из горожан уже приблизились. Среди них были Алые Мундиры, матросы и горожане. Мужчины и женщины.

— Добрый вечер, — сказала Надя на гроенском.

Стоящий впереди мужчина с короткой рыжей бородой презрительно сплюнул ей под ноги. Слюна вязко зависла на подоле платья.

— Зачем вы сюда пришли? — спросила царевна ровным голосом.

— Ты и твои сородичи несете несчастье! Это по твою душу нежить лезет из моря, сучье отродье! За тобой и мясцом из лесных городов! — ответил стоящий рядом с бородачом.

Надя оглядела их всех — потных, раскрасневшихся от жары, раздраженных, сжимающих древки от лопат и топоров. Миром они не уйдут.

Надежда стыдилась своего черного платья за неуместную театральность. Роджер был убежден, что она — чародейка. Так что же она делает не так? Она сейчас все на свете отдала бы хоть за каплю магии!

Она мысленно прочла заклинание, сжала кулаки, разжала, но ничего не произошло. Тишина. Только ветер гнал по дороге пыль и взметнулась над горами стая птиц.

— Давайте поговорим там, где не слишком жарко, — предложила царевна. — Кто из вас будет говорить со мной?

— Никто не будет, сука вартская! — крикнула одна из женщин.

Надя посмотрела на нее долгим испытывающим взглядом.

— Что пялишься, ублюдок?

Царевна пропустила оскорбление мимо ушей и снова посмотрела на бородача.

— У ваших людей есть ружья, и у моих людей есть ружья. Мы ведь все хотим жить, так, может, договоримся?

— Почему нет? Веди!

Надя повернулась к ним спиной и пошла к лагерю. Каждой клеткой кожи она чувствовала взгляды на спине, она прилагала огромное усилие, чтобы не побежать, не обернуться, не выдать страха!

В храбрости не было смысла.

Над каменной оградой лагеря вспыхнул огонь, громко хлопнул выстрел. Надя резко обернулась и увидела, как бородач заваливается на спину, не успев опустить руку с занесенной дубиной. Вместо лица у него было кровавое месиво. Вопреки законам природы и здравого смысла мужчина все еще был жив. Его тело дергалось, пальцы сжимались и разжимались, зарываясь в дорожную пыль.

— Убить суку! — тонко завыла в толпе кто-то из женщин, и крик подхватили.

За Надиной спиной снова раздались выстрелы, и еще трое горожан упали.

«Вот сейчас я узнаю, делает ли пророчество Мокоши неуязвимой…»

Бежать не позволяла гордость. Если ее убьют сейчас, то она хотя бы встретит смерть с достоинством…

Толпа бросилась к ней, и еще двое упали, поймав пули. Раздробленные головы, груди и плечи. Все были живы, потому что смерть, помня приказ Черной царевны, боялась приблизиться.