Аника вошла в первую дверь и подождала, пока зайдет Надя. На кроватях неподвижно лежали двое мужчин. Их глаза были открыты, хотя ни один мускул на лицах не дрогнул.

— Это Моис и Петер.

На лицах парализованных жили лишь глаза. Они не сводили с девушки жадных взглядов, пока Надя держала Петера, а Аника меняла простыни и прорезиненные пеленки. Моис был старше и крупнее, его Аника держала сама. Надя повторила все действия старшей медсестры, запретив себе думать и чувствовать.

В следующей палате был лишь один пациент. Надя вошла вслед за медсестрой, готовая ко многому, но не к такому.

— Это Август.

Судя по чертам лица, парень был полукровкой. У него были сказочно красивые глаза: темно-синие как море, в окружении по-девичьи длинных ресниц. Руки были ампутированы до плеч. Ноги — до колен.

Надя хотела смотреть мимо пациента, но, переступив порог, наткнулась на взгляд красивых глаз и теперь не могла отвести свои.

— Я забыла чистые судки. Жди меня.

Аника вышла, оставив Надю наедине с парнем. Молчали.

— Я выжил благодаря тебе! — громко сказал он.

Надя молчала. Август прищурился.

— Не хочешь говорить со мной? Рожей не вышел?

Она не смогла ответить. Горло сжало спазмом. Ей казалось, что ее разорвали на клочья. Жалость, отвращение, стыд, гнев.

Бедный, бедный, бедный… У него такие красивые глаза, но ни одна девушка в мире больше не полюбит его! Пани Ирина оказалась права? Как Аника могла быть так жестока с ней, ведь Надя хотела добра и, видят боги, оно не давалось легко! Что теперь делать? Нельзя сдаваться, Роджер говорил, что легко не будет, так что она все надеется?

Август криво усмехнулся:

— Думаешь, хорошее дело делаешь, царевна? Не следует тебе вмешиваться в дела богов! Мне суждено умереть героем, а не жить обрубком! Я теперь даже рук на себя наложить не могу! — Он поднял культи вверх. — Нет рук!

Царевна вцепилась руками в спинку кровати. Больше не злилась. Не боялась. Все чувства вытеснило одно — жалость.

Парень плюнул ей под ноги, откинулся на подушку, отвернулся. Надя подошла к кровати, села рядом и крепко его обняла.

Август растерялся, повел плечами, пытаясь высвободиться, но Надя не отпустила. Уткнулась ему в плечо и тихо плакала. И он затих, смущенный и напуганный.

— Ты из-за меня? — тихо и уже беззлобно спросил парень. — Не надо. Не плачь, царевна. Не жалей!

Царевна выпрямилась, посмотрела в красивые глаза.

— Я все исправлю. Жизнью клянусь! Только подожди, ладно? Не умирай! Я знаю, что будет тяжело. Обязательно будет. Ты проклянешь меня еще не раз, и пусть, но верь мне, Август: я все исправлю!

— Как?

Он был похож сейчас на маленького мальчика. Смотрел на нее, боясь верить, но желая этого всем сердцем.

— Я найду способ, какую бы цену ни пришлось заплатить. Но ты должен подождать. Год.

На его лице появилось разочарование. Надя взяла его лицо ладонями, заглянула в глаза.

— Не руки и ноги делают тебя мужчиной, Август, а стойкость духа и мужество.

Он хмурился.

Надя сказала все, что могла, дальше решение принимать ему. Она думала о том, сколько в госпитале таких, как он? Сколько на Побережье? Сколько в Крае? Давая обещание ему, она давала обещание им всем. Нельзя останавливаться на одном добром поступке, бросив кость собственной совести. Так как она будет выполнять свое обещание?

— Я верю тебе, — прервал молчание Август.

Надя улыбнулась, погладила его по плечу.

Вошла сестра Аника, увидела их и остановилась у двери, совершенно сбитая с толка. Надя поднялась, ни слова не говоря, забрала из ее рук судки и занялась работой.

— Позвольте мне помогать здесь постоянно? — попросила она, когда они закончили обход верхнего этажа.

— Хорошо, — не раздумывая, согласилась сестра Рид, и Надя поняла, что она сдалась. — Делай что хочешь, бессердечная тварь!

Медсестра ускорила шаг и скрылась в коридоре. Надя горько улыбнулась. Пани Ирина ошиблась кое в чем: это не поступки Нади ведут к беде, это люди, что бы она ни сделала, видят в ее поступках лишь горе и беду.

Ей стало легче…

Шли дни, и Надя все больше убеждалась в правоте госпожи Алид. Люди узнали ее. Никто не говорил этого в глаза, но никто больше и не смотрел ей в глаза. Медсестры, охотно болтавшие с ней на посту в первые дни, теперь ниже наклонялись над записями или выходили из приемной. Доктора говорили коротко и быстро, глядя куда-то через плечо. И только пациенты, искалеченные жители инвалидного дома, не отводили взглядов.

Каждый второй здесь хотел смерти. Кто-то еще не научился жить со своей бедой, кто-то жил с ней слишком долго, кому-то не хватало смелости, а кого-то пугала расплата в мире Анку… Но для всех них она была простым решением, и они ждали, что она примет это решение за них. Надя терпела.

Раз в неделю, в выходной, Будевин навещал ее. Привозил из города апельсины и книги. Они проводили час в парке, обмениваясь ничего не значащими фразами. Потом он уезжал, а она снова оставалась одна в душных тисках осуждения, страха и невысказанных просьб.

Сестра Рид смирилась с ее невозмутимостью, приняв за равнодушие. Наде перестали давать поручения, и царевна целые дни проводила в изоляторе. Читала Моису и Петеру вслух, подолгу разговаривала с Августом.

Открыть глаза. Встать с постели. Одеться, расчесаться и выйти в коридор.

Иногда эти простые действия давались с огромным трудом. Тогда она думала о Роджере. Если он может жить с грузом чужого презрения за плечами, значит и она сможет. У нее нет железных обручей на сердце, но есть твердость духа. Она не сдастся легко.

Так закончилось лето.

В последнюю летнюю ночь над городом снова звенели колокола.

Надя так и не привыкла к этому звуку. Царевна смотрела в потолок, на еле различимое пятно на штукатурке, и сердце тревожно ускоряло ритм, хотя далекий тревожный звон был едва уловим.

В коридоре застучали шаги, в дверь громко и настойчиво постучали. Надя вскочила с постели, босиком по холодному полу подбежала к двери, открыла.

Старшая медсестра Рид, в халате, с медицинским саквояжем в руке.

— Собирайся! У тебя три минуты!

В комнате кроме нее уже давно никто не жил, соседки переселились в другой корпус. В комнате была лишь керосиновая лампа, потому что Надя так и не выучила молитвы, зажигающие кровавки. В полутьме она долго искала спички, наконец нашла, зажгла свет, не расчесывая волосы, сплела их в косу, надела свежую блузу и юбку, повязала передник, обулась и вышла в коридор.

Ее не ждали. Сестры спешили по коридорам вниз, кто-то еще одевался, в спешке не закрывая дверей, кто-то лихорадочно упаковывал саквояжи. Царевна спустилась на первый этаж.