— Нет.

Дергаюсь назад от её прикосновений.

В груди сжимается до болевого спазма.

— Не трогай меня. Меня не надо защищать, мне надо показывать, кто тебя обидел. Дальше я сам. Я… — подыскиваю слова. — Я котёнком с тобой могу быть только за закрытой дверью. Иногда. Но если ты во мне больше ничего, кроме котенка не видишь, то…

Говори! — заставляю себя.

— Ничего не получится. Я так не могу и не хочу.

Она растерянно отдергивает руки, делая шаг назад.

— Найди себе мужчину, в которого будешь верить, за спину которого готова будешь встать. Увы, это не я… — теряю голос.

— Марат! — жалобно и виновато прижимает руки к груди.

В порыве дёргается ко мне.

— Не надо! — раскрываю ладони, останавливая еë. — Я ему морду бил, не для того, чтобы твоё расположение получить. Или прощение за хрен знает что!

Она отрицательно качает головой, пытаясь невесомо прикоснуться пальцами к разодранному об часы Рустама уху.

— Я обработаю? Больно…

Это меня вспенивает ещё сильнее.

— Разве это боль? Я несколько дней подыхал от твоего игнора. Что ж ты не «обработала»? Ладно. Мне ничего не надо. Вот, что я хотел сказать.

— Прости меня…

— Слова мне теперь тоже не нужны.

Встаю.

— И соли больше не надо, — смахиваю пальцем, текущую по её щеке слезу. — У тебя теперь всë хорошо.

Ухожу в комнату, собирать вещи.

Мне казалось, что моë сердце не может биться ещё больнее, чем последние дни. Оказалось может. Может! Может!!! Оно заходится в истерике, ломая рёбра. Но это тоже бой. И надо терпеть…

Во дворе меня встречает малой. Бросив игрушки, бежит навстречу.

— Привет, братишка! — подкидываю пару раз вверх.

Говорить тяжело, вместо звуков хрипы. И на игры энергии нет. Я — сдутый шарик. И ещё немного рваный. Болит всë…

Брат тычет пальчиками мне в помятое лицо, с вопросом заглядывая в глаза.

— Бой, — пожимаю плечами.

— Больно?

— Надо терпеть.

Показывает сбитую коленку.

— Тозе телпел, — хмуро.

— Мужик! — сжимаю кулак, подставляя ему.

Гордо толкает его своим.

Отпускаю на ноги.

— Мама где?

— Там.

— «Там», — треплю по голове. — Ты когда предложениями говорить начнёшь, м?

— Потом… — морщась, улыбается.

Захожу в дом.

Мама колдует с салфетками накрывая стол.

— Марик! — замирает от неожиданности. — А мы тебя завтра на день рождения ждали…

Бросаю сумку на пол. Падаю на диван.

— А я сегодня приехал.

Аааааа!

Как хочется проораться. Дома всю броню срывает. Остаётся только мясо наружу.

Мама, ничего не спрашивая, мочит в воде полотенце, отжимает, растерянно садится рядом.

Отодвигаясь, ложусь к ней на колени головой. Прикладывает к пульсирующему уху и скуле.

— Я от Беса ушёл, мам. И с Аленой… всë.

Закрываю глаза.

Мама молча гладит меня по голове. Я вылетаю в болезненную тихую кому.

На плите пикает таймер. Но мама не встаёт, продолжая гладить.

Мама меня почти никогда не критикует.

Хотя я себя критикую сейчас. Без слов, без смыслов. Просто по факту. Если близкие мне люди не со мной, а я не с ними, значит, я где-то всë-таки облажался? Нет сил искать где именно. Мне кажется, я во всем прав. Просто хреново…

— Хочешь пончиков сделаю?

Отрицательно мычу.

Ничего не хочу.

— Помиритесь… — осторожно.

— Мы не поссорились. Не видит она во мне мужчину. Как мальчишку защищает!

— Значит, любит.

— Не так, как мне нужно!

— А ты всë и сразу хочешь, чтобы идеально было?

— Ничего я не хочу больше… — раздражённо ворчу я. — Швыряет она меня тоже, как мальчишку.

— А ты думаешь, мужчин своих не защищают?

— Не за их спиной.

— Ты ей сказал это?

— Да.

— Молодец. Значит, у неё будет шанс подумать об этом. И в следующий раз сделать по-другому.

— Нет… — упрямится во мне моя сердечная боль. — Она не хочет этих отношений. Еë всë напрягает. Я напрягаю. Я сделал уже сотню шагов навстречу, а она всего пару. И те — сомневаясь и вынужденно. Не сдвинусь больше с места!

— Дуру бы ты не полюбил, а умная — исправит. Успокойся…

От ритмичных движений маминых пальцев по моей шевелюре, немного отключаюсь. Тимка залезает ко мне на диван, ложится головой на руку.

— Мои мальчики, — вздыхает мама.

Врубаюсь обратно от голоса отца.

— А что это у нас стол не накрыт?

— Сейчас… — возобновляет домашнюю суету мама. — О чём-то тихо говорит с ним.

Сонно хмурясь, встаю с дивана. Тяну ему руку.

— Мм… Красавчик! — оглядывает моë лицо. — Ну, пойдём, пока мама накрывает, поговорим.

Садится в своё кресло в кабинете, я присаживаюсь на открытое окно. Отец не мама, носом натыкает во всё косяки. Может, мне сейчас и надо, чтобы натыкали. Мне неспокойно от своих решений.

— Рассказывай, — перебирает бумаги.

— Бес звонил тебе?

Отец иногда работает с Бессо по нашей школе как нотариус по оформлению документов на интернатовских. Очень его уважает.

Откладывает в сторону бумаги. Складывает пальцы в замок, вжимает в губы.

— Пока — нет.

Медленно выдыхаю.

— Короче… С чего начать-то? — хриплю, взъерошивая волосы.

— Начни сначала.

— Бес меня разочаровал, наверное.

— Это уже конец истории, судя по всему.

— Ладно! Хорошо, — кусаю губы. — Я влюбился в девушку…

Отворачиваюсь в окно.

Сейчас скажет, что всë это не серьёзно. И что я идиот, если из-за этого поставил под угрозу свою спортивную карьеру.

Но он молчит.

— Дальше, — подгоняет меня.

Рассказываю суть конфликта. И то, что Алёна скрывала… И то, что Бес отмазал брата. Упуская только наше слишком личное с Аленой.