Сложив руки на руль, Герман минуту-другую сидит молча, глядя перед собой в ночь. Потом, вздохнув, говорит:

— Почему не понимаю? Понимаю. Я тебя все-таки неплохо изучил. — Голос его теперь звучит устало. — Только и ты меня пойми. Я не хочу потерять тебя снова. Ты нужна мне. Сколько б ты ни упиралась, ни цеплялась за эти свои «должна и обязана», я все равно не отступлю.

— Но я не оставлю Антона… — качаю я головой. — Герман, пожалуйста, не надо. Ничего у нас не будет больше, извини.

— Я это уже слышал. Когда мы в прошлый раз с тобой целовались… в твоем подъезде, — усмехается он.

Все-таки хорошо, что темно и ему не видно моего лица.

— Мне пора. Спасибо и… пока. — Я торопливо открываю дверцу.

— Кстати, а что ты мне хотела рассказать? — спрашивает вдруг Герман. — Перед тем, как позвонил Леонтьев.

— Что? А-а… лучше потом… в другой раз… поздно уже… мне правда пора.

— Вот видишь — ты уже и сама признаешь, что будет другой раз.

***

Я осторожно открываю дверь, разуваюсь, прохожу на цыпочках в комнату, стараясь не шуметь. Не хочу разбудить бабушку.

В темноте раздеваюсь, затем достаю из сумки телефон, чтобы поставить будильник, но он, оказывается, полностью разряжен. На ощупь подключаю его к зарядке, и спустя полминуты одно за другим прилетают десятка два смс-ок, не меньше. Этот абонент звонил…

Просматриваю их с тревогой, внезапно сжавшей сердце. Почти все от Юльки и парочка от Антона. Звонки от Антона меня сейчас не очень беспокоят, а вот от Юльки… Не дай бог, что-то еще случилось!

Дурное предчувствие поднимается как тошнота к самому горлу.

Проверяю мессенджер, но там лишь одно-единственное сообщение от Юльки, из которого ничего не ясно.

«Лена, ты где? Позвони как сможешь!».

Порываюсь тут же звонить, но спохватываюсь, что сейчас слишком поздно — третий час. Но и ждать до утра невыносимо. Пишу ей ответ:

«Прости, телефон сел. Что случилось?».

Но мое сообщение так и остается непрочитанным, отчего я пугаюсь еще больше. А заодно вспоминаю звонок Леонтьева. Неужели этот урод, его сын, вытворил что-то еще?

До рассвета я ворочаюсь без сна. На душе тяжело и тревожно. Я маюсь, тороплю время. Скорее бы утро! Хоть что-то узнать… Раз за разом проверяю мессенджер. Ничего.

Может, Юлька, конечно, спит, ночь ведь. Потому и не отвечает. Но страх не утихает. Воображение рисует картины одна хуже другой. И к утру я едва не схожу с ума.

Бабушка просыпается за полчаса до моего будильника, и я, заслышав шум, сразу же вскакиваю. Высовываюсь из своего закутка.

Она сидит в ночной рубашке на кровати, зевает, потирает шею. Но, увидев меня, испуганно вздрагивает.

— Ой! Леночка… Ты здесь? Ты вернулась? А когда?

— Ночью, ты уже спала.

— А Юля там осталась?

— Где там? — не понимаю я.

— Ну как? — смотрит она озадаченно. — Там, в Листвянке… Или она что, не приехала к тебе? А собиралась…

— Ничего не понимаю. Юля сюда к нам приходила?

— Да, прибежала вчера вечером как заполошная. Будто за ней черти гнались. Тебя спрашивала. Мне кажется, у нее что-то случилось. Она была прямо сама не своя, какая-то напуганная или взволнованная. Пила… я ей воды дала… а у самой руки ходуном, стакан удержать не могла. Выронила, давай осколки собирать, извиняться… А я ей: "Да ерунда какая". Смотрю — а ее трясет, бедную. Потом вообще тут разрыдалась. Но ничего толком не объяснила, я спрашивала. Отпускать ее не хотела… Но ей ты зачем-то была нужна. Срочно. Ну я и сказала, что ты после школы сразу поехала к Антону. Она, вроде, к тебе туда помчалась. На такси… И что, не доехала?

— Я не знаю… — выдавливаю из себя севшим голосом, чувствуя, как внутри все леденеет. — Меня там не было.

— Разве ты не к Антону вчера поехала? — удивляется бабушка. — Ты же сказала, что в Листвянке…

И я вспоминаю, что бабушка действительно звонила еще днем, когда мы с Германом только-только приехали. Как обычно спрашивала, где я, как я, когда домой вернусь. А Юлька, видимо, прибежала позже, когда у меня уже телефон отключился. Господи, что же произошло?

— Я… меня не было вчера у Антона, — говорю я глухо, отводя взгляд. Стыд жжет лицо.

— А… а у кого ты была?

Помедлив, я все же признаюсь:

— Я была с Германом.

37. Лена

Я медленно бреду от остановки в гору, к дому Антона. Прежде не замечала, что здесь такой крутой подъём. А сейчас тащусь так, будто у меня на ногах кандалы, а на плечах груз весом в тонну.

На самом деле этот груз у меня на душе. Я не представляю, как сейчас буду смотреть в глаза Антону, его маме, как буду разговаривать с Юлькой. Чувствую себя предательницей. И такое ощущение, что у меня на лице большими буквами написано: Я вчера изменила своему парню. И всем это видно, все это откуда-то знают и осуждают…

Умом понимаю, что это бред, что никто ничего не знает, но от этого не легче. Так муторно, сил нет.

Кстати, бабушка осуждать меня не стала, когда сегодня утром я рассказала ей всё-всё. Спросила лишь:

— А как же Антон?

— Я не знаю, — простонала я.

— Совсем запуталась, да? — произнесла она с сочувствием.

Я кивнула.

— Я даже не знаю, что тебе подсказать. Так хочется, чтобы ты была счастливой… но можно ли построить счастье на горе другого? Не знаю… — вздохнула бабушка. — И что этот твой Герман не объявился пораньше…

Но это бабушка, она почти всегда за меня. А другие не поймут. Да ладно другие, как самой-то с этим жить?

С Юлькой тоже нехорошо вышло. Получается, я сама ее втянула в это противостояние, пообещала всячески поддерживать, а в нужный момент пропала. И не просто не оказалась рядом, а получала удовольствие, забыв обо всем. Радовалась, в тот момент, когда ее запугивали или даже били…

Это мне сказали девчонки в общежитии. Я отправилась туда сразу после школы, потому что дозвониться до Юльки так и не смогла.

Хорошо хоть в школе не задержалась. Не знаю, как бы я сегодня вела уроки в таком состоянии. Я ведь на тот момент еще не знала, где она, что с ней, и ни о чем думать не могла. Внутри прямо горело: надо бежать, искать ее, звать на помощь… А тут класс в двадцать пять человек, новая тема… я даже не сразу вспомнила, какая.

Наверняка опозорилась бы