чем с обретением понимания самим пациентом, необходимо, но недостаточно для такого развития. Контейнирование требует, чтобы аналитик допустил проецируемые элементы в свою психику, зарегистрировал их там и придал им убедительное значение. Оно не требует, чтобы сам пациент был доступен для аналитика или был заинтересован в достижении понимания. Если пациенту предстоит дальнейшее развитие, он должен совершить фундаментальный сдвиг и развить у себя интерес к пониманию, неважно, насколько слабый и скоротечный. Сдвиг такого типа, отражающий возникновение способности выносить инсайт и душевную боль, связан с переходом от параноидно-шизоидной к депрессивной позиции. На примере изложенного ниже фрагмента клинического материала я попытаюсь показать, как такое развитие зависит от переживания отдельности и утраты.

Дальнейший клинический материал

Через несколько месяцев после описанных выше сеансов я сообщил моей пациентке, что беру отпуск на неделю. Обычно она реагировала на такие перерывы в расписании тем, что пропускала несколько сеансов, частью из мести, но в основном, я думаю, для того, чтобы спроецировать в меня переживание покинутости, оставленности. На этот раз она начала сеанс с рассказа о том, как по обыкновению шла со своим мужем на работу и, проходя мимо соседского дома, увидела свет в мансарде. Она знала, что эта комната недавно была переоборудована для новорожденного, и представила, что сейчас ребенком занимается один из родителей. После этого она стала думать, действительно ли ей уже слишком поздно рожать ребенка от теперешнего ее мужа, и содрогнулась, представив все гинекологические проблемы, которые пришлось бы преодолевать и которые приводили к таким осложнениям и таким бесконечным болезненным обследованиям во время первой ее беременности. Повернув за угол, она пошла по улице, на которой живет ее коллега и главная соперница. С этой женщиной у нее установились очень сложные отношения: пациентка ею восторгалась, но ощущала и контроль с ее стороны. Пациентка рассказала, что обычно, проходя мимо дома своей соперницы, заглядывала в окна и часто наблюдала, как та расхаживает по комнате, выбирая одежду для выхода. В данном случае, однако, она ничего не разглядела, поскольку в глазах ее стояли слезы.

Я интерпретировал это следующим образом: хотя она реагировала на мой недельный отпуск по-разному, сегодня, по-видимому, она ассоциировала его с той идеей, что у меня были другие занятия (вспомним ребенка в комнате, где горел свет), и это заставило ее соприкоснуться со своим горем и почувствовать себя одинокой и грустной, готовой расплакаться. Пациентка была спокойна и задумчива, и мы посвятили сеанс изучению того, как раньше она справлялась с разлукой, проникая в мою психику точно так же, как она обычно заглядывала в дом коллеги, возвращалась в семью или на кафедру.

Периоды подобного контакта были нечасты и непродолжительны, но они приводили к таким моментам, когда пациентка казалась искренне заинтересованной в том, как функционирует ее психика, и потому была способна принимать центрированные на пациенте интерпретации. В данном случае сдвиг был связан с печалью пациентки, вызванной страхом, что она более не обладает психической и физической способностью родить ребенка. Она сильнее чувствовала свою отдельность от меня, и слезы позволили ей вступить в одномоментный контакт с психической реальностью. Этот незначительный и кратковременный сдвиг к депрессивной позиции дал ей возможность заинтересоваться своей собственной душой и собственными психическими процессами.

Дальнейшее обсуждение

Пациентам-психотикам и пациентам в пограничном состоянии, а также всем остальным, находящимся на параноидно-шизоидном уровне, контейнирование приносит облегчение, но не всегда приводит к прогрессу и развитию. Одной из причин этого является то, что облегчение зависит от продолжающегося присутствия контейнирующего объекта, поскольку на данном уровне психической организации пациент не в состоянии вынести истинную отдельность от объекта и, как следствие, способность к контейнированию не может быть им интернализована. Объект инкорпорирован в психическую организацию, так что угроза его утраты приводит к панике и развертыванию фантазии всемогущества для создания иллюзии, что пациент обладает объектом и контролирует его. Пациент интернализует объект, контейнирующий спроецированные элементы, и не переживает истинный опыт отдельности. Иногда эти фантазии всемогущества имеют бредовый характер и успешно противостоят всем доказательствам обратного, но в большинстве случаев доказательства игнорируются более тонким образом, и такие вещи, как регулярный график сеансов, подпитывают иллюзию пациента в том, что его аналитик не может действовать независимо и непредсказуемо.

Иллюстрацией сказанному может послужить типичный способ моей пациентки справляться с разлукой путем проективной идентификации, которую она переживала как проникновение в мою психику и тело, где она получала возможность контролировать меня, но также и переживала себя находящейся внутри меня и таким образом – в области моей ответственности. В первой части изложенного клинического материала я пытался показать, насколько ей было трудно сдерживаться в такие периоды. Ее буйное, опасное и агрессивное поведение обычно было искусно замаскировано хладнокровием, но в те моменты, когда мне было столь трудно достичь контакта с ней, оно становилось очевидным. Мое беспокойство о ней шло бок о бок с ее мучительным беспокойством о дочери. Когда я был в состоянии контейнировать ее тревогу по поводу моей способности нести такую ответственность, ей как будто становилось легче. Однако для такого облегчения необходимо было присутствие аналитика, который действовал как контейнер, а после окончания сеанса это облегчение могло сохраняться только в случае, если пациентка отрицала разлуку. Это отрицание связывалось с ее собственническим обладанием своими объектами, которые оставались под ее всемогущим контролем.

Неизбежно возникают случаи, когда аналитик временно выходит из-под всемогущего контроля пациента и достигается определенный уровень сепарации. Видимо, это имело место и в ходе описанного мною сеанса – вскоре после того, как я объявил о непредвиденном перерыве в анализе, и это было связано с признанием того, что столь желанный для нее ребенок был не у нее, а у соседки. Моя свобода действий связалась с ослаблением всемогущего контроля и привела к переживанию утраты, что позволило пациентке почувствовать себя в большей мере отдельной и в ходе сеанса выразить свою печаль и горе, что, как я полагаю, стало частью работы скорби по ее утраченным объектам и возможностям. Я уже писал ранее (например, в главах 4 и 5), что именно благодаря работе скорби пациент получает возможность возвратить те части себя, от которых он ранее избавился путем проективной идентификации, а при продолжении работы эти спроецированные фрагменты могут быть реинтегрированы в Эго (Steiner, 1990a).

Именно в такие моменты данная пациентка могла проявлять подлинный интерес к собственной душе и начинала различать, что принадлежит аналитику, а что ей самой. Подобные движения в сторону депрессивной позиции, конечно же, чаще наблюдаются у пациентов с меньшими нарушениями или на