Руководство же Союза писателей РСФСР демократического переворота в своей организации не допустило. Силой духа. Секретари и члены правления российского СП забаррикадировались в особняке на Комсомольском проспекте и заявили окружившим его боевикам московской мэрии во главе с префектом Центрального округа Музыкантским: завладеть печатью и документами Союза вы можете только через наши трупы. На штурм особняка и вынос тел известных каждому в стране писателей: Бондарева, Белова, Распутина, Проскурина и других, – власти Москвы не решились, скандал был бы несусветный.

Российский Союз писателей сохранился не только как юридическое лицо, но и как самостоятельный идеологический субъект, и взял на себя учредительство «Дня» вместе с пятью его сотрудниками. Со мной в том числе. Заявление СП РСФСР Министерство печати долго мурыжило-мурыжило, но всё-таки, как полагалось по действующему закону, выдало свидетельство о регистрации газеты. Прежний «День» с прежними авторами снова появился у подписчиков и в продаже в киосках – с лейтмотивом публикаций: победившая в стране демократия – чума.

Той осенью 1991-го я выдал на страницах «Дня» два очерка об арестованных по делу ГКЧП. О секретаре ЦК КПСС Олеге Шенине и секретаре Совета безопасности СССР Олеге Бакланове. Строитель из Сибири Шенин и творец ракет с Украины Бакланов – солдаты Советской империи. Они доблестно ей служили и на высоких постах в Москве пытались ее спасти введением режима особого управления. Их теперь держат в тюрьме с обвинением по уголовной статье за измену Родине. А им, доказывал я в очерках, чрезвычайные меры абсолютно не нужны были лично для себя. И они, политики-созидатели, этими мерами принесли бы благо Родине. Принесли, если бы в ГКЧП не доминировали игравшие на его поражение сообщники Горбачева.

Моя песнь о двух Олегах вызвала неожиданный отклик. В телефонной трубке у меня дома вдруг раздался год в ней не звучавший голос Веры:

– Привет, Николай Михайлович. Ты знаешь – кто тебе звонит?

– Еще бы, память у меня, как мокрая глина в моей деревне Нижние Авчухи: раз ступил, след оставил – и…

– Нет, – прервала меня Вера. – Ты не знаешь, кто тебе звонит. Звонит тебе не твоя почитательница, а читательница. Ваш «День» – единственная газета в моем рационе. Кроме неё – ничего не перевариваю. Славно, что вы не подняли руки вверх перед сволочами, танцующими на костях ГКЧП. Как ты написал о Шенине и Бакланове – мне понравилось. Но есть критические замечания. Хочу их высказать. Приглашаешь в гости?

Встречи мои с Верой не стали, как прежде, постоянными. У меня был сложный роман с Ритой, у неё – с Павлом. Виделись мы в начале девяностых редко, но часто говорили по телефону. У нас возникла взаимная тяга – необъяснимо сильная – а поговорить?! Мы обсуждали всё: от политики до личной жизни.

Наши взгляды на события в стране: на смертный приговор СССР в Беловежской пуще, на реформы Гайдара, на бузу российского парламента против этих реформ, – по большому счету, совпадали. Разумеется, Вера, руководительница по природе, наставляла меня: так и эдак надо писать. Но наставляла не навязчиво, не обременительно.

После государственного переворота Ельцина и расстрела им Дома Советов в октябре 1993-го наше единомыслие с Верой ничуть не нарушилось. Когда два номера запрещенного властью «Дня» вышли под шапками других газет, Вера специально приехала ко мне за этими номерами. Новую нашу газету – «Завтра», тираж которой продавался нелегально с рук, Вера покупала у музея Ленина и почти всегда давала любопытные комментарии к моим статьям и заметкам.

Как единомышленницу и читательницу, я потерял Веру не скоро. Но потерял. Осенью 1996-го она уволилась из Московской консерватории и, по ее выражению, сделалась спекулянткой. Включилась в скромную фирму своей подруги Нади – в фирму по закупке партий парфюмерии в Париже и оптовой их продаже в Москве и Питере. Поход в коммерцию мне Вера объяснила так:

– С волками жить – по-волчьи выть. Ельцин переизбран на второй срок. Гнусный его режим, при котором я – преподаватель лучшей в мире государственной консерватории – обречена быть побирушкой, устоял. Пока меня нищета не душит – есть накопления в золоте и валюте. Но они не вечны. Я трачу сейчас на себя в несколько раз больше, чем получаю в консерватории, а отказаться шиковать не могу. Поэтому надо осваивать искусство спекуляции…

Бизнес Нади с Верой удался. За счет чего и как, я при встречах и телефонных разговорах с Верой не допытывался. Но она всё меньше жаловалась на взяточничество таможенников и прочих чиновников и на срыв оплат по договорам поставок.

Обрушение рубля в дефолте 1998-го больно шарахнуло по их фирме: французские ароматы стали стоить в московско-питерских магазинах в три-четыре раза дороже. «То, что у нас влёт уходило, – возмущалась осенью того года Вера, – мертвым грузом теперь лежит на складах. Ну, какие гады нами правят?!»

Негодяйство Кириенко и Чубайса в кабинете министров фирма Нади и Веры всё-таки выдержала. Перемогла кризис. Новое правительство Примакова – Маслюкова пресекло грабеж казны через займы у коммерческих банков в сто процентов годовых. Поползли вверх мировые цены на энергоносители. Зарплаты с пенсиями возросли, и Надя с Верой не только сбыли свои залежи французской парфюмерии, но и всё чаще стали мотаться в Париж за новыми партиями.

Дела у фирмы барышень шли настолько гладко, что следующей зимой Вера дважды позволила себе слетать на отдых в жаркие страны. С Кипра она привезла мне в подарок скульптурку Афродиты. А через пару месяцев – в январе 2000-го – я набрал номер мобильного телефона Веры и застал ее на белом песке Сейшельских островов. Возвратившись домой, она прочитала мне лекцию – как надо воспринимать уход из Кремля Ельцина и назначение им Путина исполняющим обязанности президента.

С тех пор созванивались мы лишь по праздникам. Но однажды Вера разбудила меня телефонным звонком в буднее утро.

– Драгоценный Николай Михайлович, позволь не указаниями тебя пытать, а челом пред тобою бить. Моей фирме нужен новый просторный офис в приличном здании в центре Москвы. Я натравила одного из своих менеджеров на поиски аренды по объявлениям – он искал-искал и ничего приличного не нашел. Золотой Николай Михайлович, нет ли средь обилия твоих знакомых человека, толк знающего в рынке столичной нежилой недвижимости?

Я продиктовал Вере телефон друга Серёги Потемкина. Они встретились. Серега вывел Веру на того, кто её проблему решил, и, в знак благодарности, получил приглашение на банкет по случаю открытия офиса.

То годичной давности знакомство Веры с Серёгой обернулось теперь для меня изжогой. Не случись оно – кредиторы Серёги не вышли бы на Веру, связанную как-то с занимающим их особистом Сталина, а мне бы не пришлось втягиваться в тягостную авантюру. Но знакомство состоялось и, по мольбе Серёги, загнанного в угол заимодавцами в лице вице-президента корпорации Евгения Петровича, я вынужден буду скоро ехать с Верой добиваться незнамо зачем расположения сталинского особиста – Тихона Лукича Щадова.

– Ку-ку! – позвонила мне Вера в четверг. – Это – вечно одинокая красавица. У тебя и у меня обязательства перед Евгением Петровичем. Так?