Лана не верила своим собственным ушам. Неужели все так легко и просто разрешилось? Ею овладела безудержная радость, ей захотелось петь и плясать.

– Как это мило, – не выходя за пределы приличий, ответила Лана. Как вдруг под сводами замка раздался чей-то возмущенный вопль.

– Что? Неужели вы собираетесь в Даунрей? – раздраженно, едва ли не брызгая слюной, кричал Дугал.

Его выходка не понравилась Лахлану:

– Да, я намерен помочь Даннету разобраться во всем том безобразии, что там творится. Мы прямо сейчас отправляемся в путь. Пожалуйста, сложи мои вещи.

Дугал едва не остолбенел. Жилы на его шеи вздулись, а лицо почернело от гнева.

– Ваша светлость, но нам пора возвращаться в Акерджил.

– Дорогой кузен, мы все уже обсудили. Я принял решение, выполняйте.

Дугал отступил на шаг назад, повернулся в сторону и бросил исподлобья полный злобы взгляд на Лану. В его глазах светилась такая огромная ненависть, что от страха у Ланы по спине побежали холодные мурашки.

Карета, стуча колесами по камням, выехала со двора замка. К вечеру они добрались до местечка Халкерк, где остановились в гостинице. Дугалу, которому не нашлось места в карете, пришлось ехать вместе со слугами. В довершение всех его несчастий в гостинице не нашлось столько свободных комнат, сколько было нужно, и ему пришлось идти ночевать на конюшню.

Лахлан, Лана, Александр и Ханна разошлись по своим комнатам. Сидя в своем номере, Лахлан буквально изнывал от желания прокрасться в комнату Ланы, которая, как он не сомневался, его ждала. Но надо было все-таки дождаться, когда все улягутся спать.

Как вдруг в его дверь тихо постучали. От сладкого предчувствия у него замерло сердце. Неужели это она? Он на цыпочках подошел к дверям и тихо их отворил. На пороге стоял Дугал.

Больше всего на свете Лахлану хотелось послать кузена куда-нибудь подальше, но он сдержался.

– А-а, это ты, Дугал, – тихо промолвил он.

– Да, ваша светлость. Я принес вам ваш вечерний пунш, а также я должен помочь вам переодеться ко сну. – Оглядевшись по сторонам, кузен недовольно скривился: – Какое убожество! Неужели они не могли дать вам комнату побольше, чем эта. Она похожа на платяной шкаф!

– Это неважно. Комнату побольше я отдал Даннету с женой.

– Почему? – изумился Дугал. – Вы же герцог.

– Но их двое. Я сам на этом настоял, – мягко возразил Лахлан.

Дугал поставил пунш на столик и защелкнул двери на задвижку. Что-то сердито ворча себе под нос, он принялся искать ночную рубашку Лахлана.

– Не надо, – прошептал Лахлан. Ему не нужны были услуги камердинера, в жалкой захолустной гостинице это выглядело не только смешно, но и глупо. – Оставь, я сам переоденусь.

– Но, ваша светлость… – Дугал машинально поднял грязные сапоги Лахлана и прижал их к груди. Он чувствовал себя явно не в своей тарелке, в его услугах больше не нуждались.

– Пожалуйста, Дугал, оставь меня.

Кузен изменился в лице, ему ясно давали понять, что он не нужен. А отсюда было уже совсем недалеко до увольнения.

Дугал долго смотрел на Лахлана. Последнему даже стало немного совестно. Но, в конце концов, что тут странного? Необходимость в услугах кузена отпала, это было для него очевидно. Судя по выражению лица Дугала, ему это тоже стало совершенно ясно. Но если Лахлан испытывал облегчение, то для его кузена это было настоящим ударом, невероятно болезненным, если не сказать смертельным.

Перед тем как выйти, Дугал кивнул на пунш и процедил сквозь зубы:

– Не забудьте выпить перед сном.

– Не забуду. Благодарю за заботу. – Лахлан уже не знал, как ему побыстрее отделаться от навязчивого слуги. Его волновала одна только мысль: что, если Лана и правда к нему придет, а тут совершенно некстати его кузен. – Не волнуйся, Дугал. Не забуду.

Дугал внимательно и недоверчиво взглянул на своего господина и, кивнув, вышел. Его уход Лахлан воспринял с нескрываемой радостью. Как-то незаметно забота Дугала, а точнее, опека, стала для него тяжелой, навязчивой и ненужной. Они столько лет пробыли вместе, кузен был его постоянным спутником и другом, причем до сих пор единственным, но постепенно, особенно после переезда из Лондона домой, в Шотландию, их отношения дали трещину, которая расходилась все шире и шире. До недавних пор Лахлан был эгоистичным, немного взбалмошным и чванливым лордом, но в Шотландии он переменился, как внешне, так внутренне. Он стал настоящим мужчиной, и подобная перемена не могла его не радовать. То, о чем он втайне мечтал, будучи еще робким, стеснительным и боязливым ребенком, наконец стало реальностью.

Более того, он чувствовал, что новый облик явно пошел ему на пользу, и от самого осознания правильности и полезности свершившейся в нем перемены внутри его вспыхнул новый свет, разогнавший мрак, который раньше жил в его душе, угнетая и давя.

Этот свет он называл счастьем.

Раньше Лахлан никогда не чувствовал себя счастливым. Но теперь он на самом деле был счастлив.

И всему виной была она, Лана. Она сделала его счастливым, она, а не кто другой, подарила ему счастье.

Это был такой чудесный подарок!

Кроме того, здесь, в шотландской глуши, он обрел дружбу, настоящую мужскую дружбу. Благодаря всему этому ушли в прошлое невыносимое давящее ощущение одиночества и тоска, а вместе с их уходом отпала необходимость в постоянной опеке со стороны Дугала.

Более того, проводя все больше и больше времени вместе с Ланой, Ханной и Александром, Лахлан стал все отчетливее и яснее понимать, как ему неприятен Дугал, неприятен как человек. До приезда в Лохланнах он никогда не задумывался о том, хорош или плох его кузен, он был одинок и воспринимал Дугала как своего рода данность, без которой он не мыслил свою жизнь. Но после того, как все изменилось, и он сам переменился в его новом мире, к удивлению самого Лахлана, для Дугала почти не осталось места.

Лахлан взял пунш, понюхал, сделал маленький глоток, поморщился и вылил весь напиток в ночной горшок. Ожившему, новому Лахлану пунш из его прошлой жизни больше не был нужен. Теперь у него было более мощное средство против мрака безысходности и отчаяния.

Он лег на постель и начал мечтать о Лане, о том, что будет, когда она придет… Стены и потолки у гостиницы были тонкие, и он хорошо слышал долетавшие из общей залы крики и брань пьяных гостей. Они мешали ему сосредоточиться на более приятном. Вдалеке раздался стук тяжелых мужских шагов и пьяное бормотание, шум постепенно приближался, усиливаясь и раздражая его все сильнее.

Лахлан застонал и уже собирался накрыть голову подушкой, чтобы не слышать эти почти животные звуки, как вдруг привстал на постели и напряженно прислушался. В коридоре как будто началась странная борьба. Послышались сдавленные женские крики, быстро ставшие приглушенными, словно женщине заткнули рот.