– Нет, пусть лучше будет сука. Они более преданны. Я назову ее Блонди, как мою прежнюю овчарку.

– Вы желаете еще что-нибудь, мой фюрер?

– Да, соедините меня с адмиралом Канарисом. У меня к нему есть серьезный разговор.

– Слушаюсь, мой фюрер!

Телефонный звонок прозвучал в тот самый момент, когда адмирал Канарис выходил из кабинета, чтобы прогуляться вдоль Ландверканала. Скверно: названивал белый телефон, напрямую соединявший его со Ставкой Гитлера, вряд ли этот звонок сулил нечто вдохновенное. Но было бы большой глупостью от него уклониться.

Руководитель «Абвера» поднял трубку и произнес твердым голосом:

– Вице-адмирал Канарис слушает!

– Господин вице-адмирал, с вами хочет поговорить фюрер, – раздался голос личного адъютанта Гитлера.

– Всегда рад услышать фюрера, – добавив в голос бодрости, проговорил адмирал. Ему очень хотелось верить, что его слова прозвучали искренне. Канарис нисколько не сомневался, что адъютант передает Гитлеру настроение собеседников. Пусть же думают, что у него все в порядке.

Ждать пришлось недолго – через две минуты послышался громкий и боевой голос Гитлера:

– Канарис, что там творится с вашей разведкой?

Адмирал невольно проглотил подступивший к горлу тугой ком. Прежде фюрер не допускал в разговоре столь резких определений. Видно, со дня последней встречи с Гитлером, состоявшейся две недели назад, произошло нечто серьезное.

– Мой фюрер, я не совсем понимаю, о чем идет речь. Разведка работает исправно и поставляет в Генеральный штаб исключительно важные донесения.

– Тогда почему наши армии под Сталинградом и на Кавказе терпят поражение, вы мне можете объяснить?

– Мой фюрер, я не военный стратег и не штабист, я – разведчик! Моя задача снабжать армию ценной информаций, а уж они вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.

– Вы хотите от меня услышать правду о достоверности ваших донесений? – Голос рейхсканцлера крепчал.

Трубка раскалилась, держать ее становилось все труднее. Даже через сотни километров чувствовалось, что Гитлер невероятно зол. Обычно после подобных разносов следовала немедленная отставка. Очень не хотелось бы, чтобы она состоялась именно сейчас, вряд ли кто-то сможет руководить разведслужбой лучше, чем он.

– Вся полученная вами информация по поводу сосредоточения русских армий на Ленинградском и Волховском фронтах оказалась полнейшей фальсификацией! Вы не думаете о том, что все это время русская контрразведка просто водила вас за нос?

– Данные о передвижении русских группировок неоднократно подтверждались по другим источникам. Разведка никогда не отправляет в Генеральный штаб непроверенные материалы.

– Вы все время убеждали нас, что под Сталинградом нет значительных группировок русских! Тогда откуда взялись все эти армии, Канарис? Ваша разведка просмотрела все дислокации русских! Численность русских войск на важнейших наших направлениях в несколько раз больше тех данных, что вы представляли в Генеральный штаб. Теперь у меня совершенно нет никакого доверия к вашим сообщениям!

– Мой фюрер, произошло какое-то недоразумение, – залепетал Канарис. – Я сейчас же свяжусь с начальником Генерального штаба, и мы…

– Не нужно ни с кем связываться, с сегодняшнего дня Гальдер находится в резерве, – резко бросил Гитлер и, не попрощавшись, положил трубку.

Ноябрь 1942 года

– Курьер не добавил ничего нового, товарищ майор, – докладывал Елисеев. – То, что он сообщил, нам уже известно. Правда, есть некоторые изменения в Псковской разведывательной школе, на восемьдесят процентов поменялся преподавательский состав. Сейчас в основном там работают бывшие советские офицеры.

– Что ты предлагаешь? – спросил майор Волостнов.

– Можно просто оборвать связь с Петергофом, наша задача выполнена.

Лев Федорович отрицательно покачал головой:

– Мы не должны дать немцам никаких сомнений в том, что все это время Филин работал под нашим контролем. С немцами нужно работать тоньше и аккуратнее, пусть даже задача выполнена полностью. Подождем еще… А заодно поиграем у нашего старинного друга Петергофа на нервах. Признаюсь откровенно, за эти девять месяцев я к нему очень привык, – улыбнулся он. – Когда закончится операция, мне его не будет хватать. Сделайте вот что, отправьте телеграмму вот такого содержания:

«Петергофу. Ждем курьера. В назначенное время он не прибыл. Почему он задерживается? Что с ним? Маз».

Последние несколько дней дела у майора Гемприх-Петергофа складывались не лучшим образом. От своего однокашника, работавшего в «Лисьей норе», он узнал, что руководство изменило к нему свое отношение и собирается перевести на новое место. Причину неудовольствия адмирала Канариса назвать не мог, но обмолвился о том, что это может быть как-то связано с тем, что за последнее время участились провалы в работе «Абвера».

На новое место переведут с понижением. Здесь он хозяин, имеет собственное подразделение, несколько команд, школу, разрабатывает операции, чем может помогает фронту. А вот чем он будет заниматься в другом месте, это большой вопрос. Самое скверное, что может попасть к какому-нибудь молодому хлыщу, который будет потакать им, невзирая на прошлые заслуги. Могут отправить и на фронт. Такие случаи уже были. Но это худший расклад. Обычно разведку все-таки не трогают.

Спасти его репутацию и вернуть доверие командования может только какая-нибудь блестящая операция, получение разведданных, которыми может заинтересоваться Генеральный штаб. Но Филин, наиболее ценный его агент, затаился где-то в городе. Отправленный к нему курьер тоже отчего-то молчал.

В дверь раздался короткий стук, после чего в кабинет вошел обер-лейтенант Голощекин.

– Что у тебя? – раздраженно спросил майор.

– Пришла радиограмма от Филина, – протянул листок обер-лейтенант.

Майор взял радиограмму, прочитал:

«Петергофу. Были в условленное время в среду и в пятницу на почте, однако курьер не появился. Почему он не прибыл? Есть ли о нем какие-то сведения? Маз».

Гемприх-Петергоф перечитал радиограмму. Еще одна неприятность… Какая же по счету за последнюю неделю?

– Вы мне рекомендовали курьера, обер-лейтенант? – строго посмотрел он на Голощекина.

Тот смело выдержал взгляд и ответил:

– Так точно, господин майор!

– Вы уверены в нем?

– Он был лучший в группе. Перешел на нашу сторону сам. Украинец из Харькова. Отец и мать репрессированы. Мы проверяли.

– Каким образом?

– Когда русские отступали, часть архива Харьковского НКВД нам удалось захватить. Все, что он рассказал, соответствовало действительности. Его отец и мать были расстреляны практически сразу же после ареста, их обвинили в связях с польской разведкой и в шпионаже на Германию.