Чай — это вместо объятий. В нашей семье мы заботимся, как умеем.

Следующее утро застаёт меня в странном настроении. От вчерашнего отчаяния остались лишь слабые отголоски, отдающиеся в груди лёгким першением. Грусти тоже нет, даже несмотря на то, что небо за окном пасмурно-серое. Моё состояние можно характеризовать как остывшее, благодаря чему мысли наконец циркулируют медленно и размеренно. 

Встать, умыться, выйти на кухню к маме, которая наверняка уже стоит у плиты, готовя неизменную овсяную кашу на завтрак. А ещё оживить телефон, который я выключила, едва сев в такси. Самонадеянный с моей стороны жест с учётом того, что мне в принципе мог никто не звонить. 

Не без некоторого смущения я приветствую бабушку, сидящую за столом с чашкой чая и, получив от неёсухой кивок головы, подхожу к маме. Она стоит у плиты, помешивая пыхтящую кашу в сотейнике. Со словами «доброе утро» осторожно касаюсь её плеча — в знак повторного извинения и как напоминание о том, что вчера между нами родилось что-то новое. Вчера я была в роли безжалостного обвинителя, а сейчас испытываю отчаянное желание помочь ей и поддержать. Компания пришла, откуда я совсем не ждала. Оказывается, у нас с мамой на двоих одна боль. 

Сегодня, возможно, впервые в жизни я чувствую себя сильнее неё. Зациклившись на собственных переживаниях, в какой-то момент я действительно поверила, что имею монополию на боль. Но боль, она повсюду. Бывает разной, проявляется по-разному, но итог всегда один: мы все ищем свой личный безопасный способ с ней сосуществовать. У кого-то получается лучше, у кого-то — хуже. Не берусь судить, насколько хорошо это вышло у мамы, но лично у меня получается из рук вон плохо. 

— Тебе чай сделать или кофе, Танюш? — спрашивает мама вполоборота. 

В вопросительном взгляде, в смягчившемся тоне есть для меня подсказки. Она тоже чувствует, что сегодня мы друг к другу ближе, чем были вчера. 

— Чай, — отвечаю по инерции. 

В нашей семье кофе — напиток, который с тяжёлой руки бабушки не слишком жалуют. Модная отрава —так она его называет. Мама держит в шкафу банку зёрен лишь для того, чтобы избавиться от головокружения по утрам — следствия пониженного давления.

А я люблю кофе. После того как съехала из маминой квартиры, первые недели пила его в таких количествах, что заработала проблемы со сном. Пришлось уменьшить дозу в два раза. 

Глядя, как мама заносит над чашкой носик чайника, неожиданно для себя выпаливаю:

— Я передумала. Можно кофе? 

Боковым зрением улавливаю, как бабушка начинает раздражённо ёрзать на стуле, но говорю себе об этом не беспокоиться. Это ведь просто кофе, и что важно — он мне нравится. В двадцать четыре я вправе перестать чувствовать вину за свои предпочтения и тем более — не обязана их скрывать. Даже если эта «модная отрава»жутко закисляет организм и вымывает из костей кальций. 

— Конечно, — отзывается мама и немного резко выплёскивает из чашки налитую заварку. — Тоже с тобой выпью. 

Мы садимся за стол друг напротив друга и, не сговариваясь, переглядываемся. Бабушка никак не комментирует наш маленький бунт и продолжает молча пить свой травяной чай. Ещё никогда мама не быланастолько понятной и близкой, как сейчас. Для этого мне всего-то потребовалось озвучить свои желания, а ей — меня в них поддержать.

Когда наконец собираюсь домой, в прихожей меня провожает только мама. Бабушка демонстративно остаётся смотреть телевизор, хотя проводы в дверях — это наша давняя семейная традиция. [N1] Бабушка не была бы собой, если бы не дала понять, что недовольна моим вчерашним поведением. 

— Может, среди недели по магазинам с тобой прогуляемся, мам? — осторожно спрашиваю я, замявшись на пороге. — Ты же вроде говорила, что хочешь обновить сумку.

— Можно, — отвечает мама и почему-то сразу отводит взгляд. 

Открытость друг другу — пока не изведанная для нас территория, но если мы обе будем стараться, то,возможно, когда-нибудь станем походить на аборигенов. 

************

В такси по дороге домой я думаю о внушениях. О том, как много в наших головах живёт того, что нам совсем не принадлежит. Что-то навязали с рождения, что-то чуть позже подкинул социум, а мы не раздумывая приняли это как единственно правильную модель существования. Но так быть не должно, ведь цель жизни каждого — стать индивидуально счастливым. Если моя бабушка получает удовольствие от осознания, что водородный показатель её крови стремится к щелочному, не факт, что от этого буду счастлива я. Может быть, моё счастье — это закиснуть где-то на кофейной плантации в Бразилии. 

Следуя внушениям близких, я получила образование и устроилась на хорошую работу, но при этом ни дня не была счастлива. Счастливой я стала, лишь когда начала поступать «неправильно». Так, как хотелось мне. 

От осознания, как много в жизни мне необходимо пересмотреть и сколько смелости для этого потребуется, даже немного спирает в груди. Почему я раньше об этом не думала и предпочитала жить на накатанной? Ведь ещёВиктор Евгеньевич, университетский профессор философии, резонно замечал, что без осмысления за работу берутся лишь неумные и бесталанные люди. Потому что умным и талантливым важно понимать, для чего и как они будут её выполнять. Пусть красивой я себя никогда не считала, но умной — однозначно. А вот сейчас думаю: действительно ли так умна, если столько лет живу по придуманному кем-то сценарию, который ни разу не подумала оспорить? Работа или жизнь — какая, в конце концов, разница? Прислушиваться к себе нужно всегда. 

— Спасибо вам большое. — Я протягиваю водителю купюру и толкаю дверь. 

План на субботу у меня есть: прибраться, погладить бельё, полежать в ванне и о многом подумать. Вчерашний день дал достаточно пищи для размышлений.

Едва ноги касаются асфальта, оживает телефон. Привычного мысленного выкрика «Это он!» на удивление не следует, а зря, потому что звонит Дан. 

Несмотря на моё странно-ровное состояние, граничащее с оглушённостью, в левой половине груди волнительно ёкает. Тело и разум откликаются на Дана на клеточном уровне.  

Глядя на мигающий экран, я мешкаю. Вчерашняя буря стихла, и сейчас становится стыдно за свою ранимость и эмоциональность. За то, что выключила телефон и сбежала, никому ничего не сказав. Может быть, Дан звонил мне вчера или…. Впрочем, лучше не фантазировать.

— Алло, — выпаливаю я и морщусь. Вышло резко и натянуто.

— Рад, что ты вышла на связь и мне не пришлось звонить в полицию. — Голос в трубке звучит без малейшей иронии, несмотря на предполагаемую шутливость сказанной фразы. — С тобой всё в порядке?

Грудная клетка стремительно расширяется, словно в неё накачали воздуха. Смущение от побега никуда не делось, но теперь к нему присоединилась щекочущая радость. Вчера Дан мне звонил. Компания красивых спутниц не смогла полностью стереть моё отсутствие.