– Здравствуйте, я мать Дениса. Мы с вами вчера встречались, когда увозили его в отделение.

Да, это она, женщина средних лет. Она, наверное, всю жизнь учительница «средних лет». Скорее всего, она уже знает. Что она знает? И что она хочет от него?

Вот теперь Турецкий понял, как чувствует себя хирург после неудачной операции, когда нужно выйти и сказать родственникам правду. Нет, и раньше всякое бывало, но не такое. Как сказать женщине, что у ее единственного пятнадцатилетнего сына нет будущего? По крайней мере, в том смысле, в каком она себе это представляет. О чем она для него мечтала? Как все нормальные люди: закончит школу, поступит в институт. Потом – жизнь. Уж какая получится, но все равно интересно. Однако ничего этого теперь не будет. Это уже данность. Просто факт, не поспоришь.

Женщина говорила ледяным голосом.

– Денис попал в историю?

– Да… – Турецкий подумал, что так проще: она будет задавать вопросы, он будет отвечать. Не нужно будет придумывать, с чего начать и чем продолжить.

– Насколько это серьезно?

– Очень.

– Что случилось?

– Извините, можно, он сам вам расскажет? Он – наверху.

Это было уже слишком, нельзя так, он не хирург. К тому же «операция» как раз прошла успешно. Как странно все вышло: еще вчера было непонятно, чем все это закончится и закончится ли вообще. А сейчас будет трагедия. Для Кравцова и для учительницы химии. Это разные трагедии, но масштаб одинаковый. Не спасает даже тот факт, что у Кравцовых, как он слышал, есть еще дочка. Кстати, где она? Отправили, наверное, за город с наступлением жары.

Как можно было всего это не видеть? Маленькие странности, которые при ближайшем рассмотрении складываются в стройную картину безумия. Как можно было смотреть сквозь собственных детей? Равнодушие? Нет, ни в коем случае. Любовь? Совершенно очевидно, что Кравцов своего сына любит, а уж про учительницу и говорить нечего. Тогда что? Самоуверенность? Да, излишняя самоуверенность. И дело даже не в том, что человек не подозревает в собственном ребенке убийцу. Это нормально. Но ведь наверняка все началось гораздо раньше. Были знаки, надо было только протереть глаза. Но нет. Самоуверенность. Убежденность в том, что все, сделанное тобой, правильно. Правильно живешь. Правильно воспитываешь детей. Правильно наказываешь. Правильно хвалишь. И сам правильный. А значит, глядя на тебя, твой ребенок вырастет таким же. И вот, выросли. Хорошие мальчики.

У «химеры» все еще сложнее. Дочери у нее нет. Ни за городом, ни где-либо еще. И мужа нет. У нее есть только этот мальчик. И что сейчас с ним будет? Об этом лучше не думать.

Турецкий уже несколько дней мечтал забыть об этой истории, и вот теперь можно это сделать. К тому же, с ощущением выполненного долга. Правда, выполнен ли он? В общем, да, вот только это произошло само собой. Судьба… Авария… Что было бы, если бы Илья не попал под машину?.. Если бы да кабы…

Надо было зайти к Смородской. Все-таки есть результат. Хотя, может, Кира ей уже все рассказала. Но, скорее всего, поберегла болезную. У Турецкого подход был простой: она хотела результат, и она его получит. В конце концов, она заказчик, и именно за это деньги платит. От этой правды ей легче не станет, но она на нее старательно нарывалась. Так пускай теперь наслаждается!

Анна Федоровна сидела во дворе, накрыв ноги клетчатым пледом, – воздухом дышала. Выглядела уже заметно лучше. Сошла мертвенная бледность, последствия передозировки, но взгляд все равно рассеянный. Зрачки растерянно бегали, не находя, за что зацепиться.

Увидев его, она не удивилась. Видимо, уже все знала, но вида не подала.

Выглядела она лучше, но все равно как-то отстраненно, как будто была не здесь. Вот только где? К Смородскому, несмотря на все свои показные поползновения, она все же не стремилась. И где она теперь?

– Садитесь, Александр Борисович, – женщина замолчала, нарочито загадочно прищурившись.

«А теперь будем про деньги…» – решил Турецкий. Но нет, это не был предмет для обсуждения. Конверт. Она сама открыла, перебрала в руках красные бумажки.

– Здесь больше, – кивнул Турецкий.

– Да бросьте вы! За моральный ущерб. Ведь так испачкались…

Да уж, конечно, испачкался. Впрочем, это слово не очень подходило. Здесь была даже не грязь, – смешно было бы, если бы следователь с его опытом боялся вляпаться в грязь. Это зло. Вспомнилась одна из первых его встреч в этом городе: любитель рыбок Феоктистов. Ведь он оказался прав. И он сам даже не догадывался, насколько. Ясно, что покойный Смородский на главного демона не «тянул». Просто порочный самовлюбленный кретин. Нехорошо, конечно, так про покойного. Но зло нашло его, странно только, что таким способом.

– Я помню этого мальчика, – сказала она вдруг, что называется «без разбега». Меньше всего была похожа на человека, который собирается что-то произнести.

– Вам надо отдохнуть.

– Не увиливайте. – Взгляд стал более сосредоточенным.

– Хотите поговорить про этого мальчика? Что ж, давайте обсудим…

– Не иронизируйте. Я действительно хочу поговорить о нем.

Вот это интересно. Тон был такой, как будто ей на самом деле есть, что сказать.

– Он не виноват, этот мальчик, – заявила она.

Его передернуло от ужаса. Именно от ужаса! Хорошенькое дельце! А не поздно ли ее на признания пробило? Что еще у нее в секретном ящичке? Видимо, он бездонный…

– Анна Федоровна, виноват. Он признался. Это доказано. Что бы вы сейчас ни сказали, назад пути нет.

Она покраснела до ушей.

– Вы меня не поняли. Я вовсе не собираюсь открыть вам какую-нибудь страшную тайну, которая поставит все с головы на ноги. Я о другом. Ведь есть фактическая сторона, а есть… более тонкие вещи.

Турецкий насторожился. Сейчас начнется!

– Он правда не виноват, – продолжала она. – Он орудие. Не знаю, почему именно он. Просто так получилось.

Анне Федоровне действительно надо уехать и подлечиться. Она говорила редчайшую ерунду. Это ж надо было: потратить столько денег, чтобы прийти к таким выводам!

– Если уж на то пошло, то вы так думали с самого начала. Кто бы ни убил вашего мужа, вы изначально воспринимали его просто как орудие возмездия, не так?

– Да, если угодно. Спросите, за что возмездие? За измены, скотское отношение, равнодушие? Просто плохой муж. Мелковато получается. Но вот такая я мелочная. Это ведь моя жизнь. Другой не будет. И вот что с ней стало…

– Какая разница, за что? Меня это не касается. Теперь уж точно.

– Ценю вашу деликатность. – Она откинулась на шезлонге и уставилась в сторону. В никуда.

– А что до мальчика, вопрос «почему так получилось» нужно его родителям задавать. Я, по крайней мере, так думаю.