– А что родители? – она снисходительно мотнула головой. – Более или менее приличные люди. Кравцов, во всяком случае, не самое большое дерьмо в нашей мэрии.

– Эк вы жестко! И тем не менее…

– Да нормальные они. Жалко.

Что ей жалко? Жалко у пчелки, уж извините за банальность. Это горе, какая уж тут жалость!

– Да. Жалко. Кире этот мальчик нравился.

Кстати, о Кире. Не его, конечно, это дело, но высказаться надо. Потому что, кто еще скажет?!

– Анна Федоровна, прекратите посыпать главу пеплом и скорбеть о загубленной молодости!

Она оживилась.

– А почему вы решили, что скорблю?

Скорбит – скорбит! И продолжает сводить счеты со своим покойником. Есть такая мысль, что у каждой девушки должен быть в жизни роковой негодяй. Чтобы страдания, слезы, чтобы было что вспомнить. Но нельзя это растягивать на всю жизнь. Это просто вредно. И теперь речь уже даже не о том, что это вредно ей…

– Конечно! – она покачала головой. – Какая, собственно, разница? Со мной уже все кончено, вы ведь это имеете в виду, да?

На какой сарказм пробивает уязвленное самолюбие! Пусть как хочет, так и понимает. А если есть проблемы, нужно идти к психотерапевту, а не близким голову морочить.

– У меня уже нет проблем, – отрезала Смородская.

– Ошибаетесь. Есть. Или скоро будут.

Она мгновенно натянула на лицо маску высокомерия и равнодушия, тем самым будто желая сказать: «Ну что вы можете понимать в моих проблемах?!»

– Это очевидные вещи, – продолжил Турецкий. – Я не понимаю, почему вы этого не замечаете. Или не хотите замечать. Ваша девочка – хорошая девочка, просто очень закомплексованная, нервная и одинокая. И одета отвратительно, уж извините за прямоту!

Смородская подняла голову. Видать, задело за живое.

– А что я с этим могу сделать?

– Купить что-нибудь, как минимум.

Она засмеялась.

– Да я не об этом. Это меньшее из зол. Так сказать, следствие. Она ведь очень на него похожа, на Олега. Закрытая, упрямая и… странная. И от этого все проблемы.

Если бы! Проблемы оттого, что оба родителя ее в упор не замечали, каждый по своим причинам. Это яснее ясного. А все остальное – отговорки и самооправдание.

– Я знаю, что вы думаете. Вы думаете, что, погрузившись в свои мелкие или крупные личные трудности, я ее не видела. В общем, так и есть, но, как ни странно, это дало положительный эффект. Она тоже в них погрузилась. Я знаю, что мне просто по неизвестной причине колоссально повезло. Она меня любит. И нельзя сказать, что это нечто само собой разумеющееся. Может быть, она меня любит немного не так, как положено дочерям любить матерей…

– А почему вы решили, что это хорошо?

– А потому что, извините за цинизм, занимаясь мной и любя меня, она до сих пор не вляпалась ни в одну идиотскую подростковую историю! Все скучно и блекло по сравнению с тем, что у нас тут творилось.

Феерический эгоизм. Неприкрытый и бесстыдный, как и ее попытки наглотаться таблеток. Интересная женщина! А ведь вроде бы не дура! А ей не приходило в голову, что пора уже куда-нибудь «вляпаться»? В какую-нибудь историю? Нет, конечно, как показывают последние события, история истории – рознь. Но это должна быть своя собственная история, а не существование на периферии разборок мамы с папой и действительностью.

– Говорите, он ей нравился, этот мальчик?

– Да. Но не в том смысле… Ладно, уже не так важно.

– Это точно. А скажите мне честно, вы не жалеете, что своими руками запустили весь этот процесс? Это, конечно, случайность, но она с чего-то началась?..

Да, она началась с визита ухоженной дамы без возраста в детективное агентство «Глория». Зачем это было нужно? Что такого она узнала, что теперь сделает ее жизнь лучше? Хорошо, пусть не лучше, но честнее и яснее? Только вот нужна ли теперь эта ясность?

– Вы правы. Я зря эту кашу заварила. Только Кравцову жизнь испортила. Он, правда, мужик неплохой. И, не поверите, у меня напрочь пропала всяческая жажда справедливости. Знаете, в детстве я читала детективы, и мне очень часто хотелось, чтобы преступник ушел от возмездия… Тем более, что мальчик-то, правда, не виноват. Попал под раздачу «золотой» мальчик…

Спорить было бесполезно. Турецкий встал, сунул конверт в портфель и протянул руку. Жест был неопределенный. Что он собирался сделать: пожать руку или поцеловать? Может, и последнее, но Смородская взяла его ладонь своей слабой холеной ручкой и довольно вяло потрясла.

– Уезжайте в Москву, Александр Борисович, и не вспоминайте больше об этом сумасшедшем доме.

Да уж, об этом даже просить не надо. Забыть, и как можно скорее!

– Анна Федоровна, что делать собираетесь?

Она отвернулась.

– Странно, вы были таким деликатным.

– Извините, до свиданья.

Уже стоя у ворот, он оглянулся и крикнул все еще сидевшей в шезлонге женщине:

– Берегите девочку!

Она не ответила.

Алевтина пила кофе в привокзальном кафе. Бурда редкая. Купила журнал – не читалось. Настроение было паршивое. Почему, неизвестно. Вроде и кончилось все более или менее благополучно, если вообще можно обсуждать эти вещи в таких выражениях. Казалось, будто ее лично очень сильно обидели. Детское такое ощущение. Но вообще-то причина заключалась в несовершенстве солнечной системы. Лучше бы они ошиблись по всем статьям, честное слово. А то уже больно все паршиво. Ей было жалко. Кого? Да всех. Вот, пожалуй, только бесцветную гордячку Смородскую не жалко, и этого высокомерного мальчишку. Такие маленькие «говнюки» всегда куда-нибудь, да влезут. Но, правда, лучше бы он придумал другой способ доказать свое превосходство и обустроить жизнь на земле.

А больше всего жалко было «химеру»… Турецкий все не шел, она ждала его уже минут двадцать. Допивала уже третью чашку «бурды». Скоро уже из ушей польется! Внезапно кто-то дотронулся до нее сзади.

– Какого черта! – Аля с детства ненавидела, когда к ней подходят со спины, касаются. Не любила также, когда сзади открыта дверь, из которой пробивается тревожный сквозняк.

– Ты чего? Сразу в оборону! – Панюшкин засмеялся.

– Александр Борисович еще не пришел. – Она демонстративно уткнулась в журнал.

– Хорошо. Я его здесь подожду, если ты позволишь.

– Да пожалуйста! – Она чувствовала, как лицо у нее становится, словно печеное яблоко, но поделать с этим ничего не могла, это было выше ее сил. Чтобы скрыть особенности мимики, решила прикурить пятую подряд сигарету.

– Аля, пока мы тут одни, давай уж выясним отношения?

Вот это новость! Он считает, что тут есть, что выяснять? Здорово! Она молча на него посмотрела, постаравшись придать лицу выражение, внушающее надежду. Пусть поговорит. А она послушает.