первой встрече молча протянул ему руку. Крепкое рукопожатие особенно пришлось Матэ по душе. В клети, когда они спускались в шахту, все спокойно смотрели на него, как будто ничего не было и он всего-навсего вернулся из очередного отпуска. Смотрели по-дружески и с уважением.

Бригадир участка, увидев Матэ, склонился над ящиком с инструментом и сделал вид, будто ищет что-то, на самом деле он просто не нашел слов, чтобы заговорить с Матэ. Выпрямившись, он просто и громко сказал:

— Значит, вернулся...

— Вернулся, — ответил Матэ. Он посмотрел всем членам бригады в лицо, чтобы они поняли: он пришел к ним по своей доброй воле и с чистым сердцем.

— Вон там будет твое место. — Бригадир показал Матэ его рабочее место. По голосу бригадира чувствовалось, что он волнуется.

С этого момента жизнь Матэ как бы началась заново. Он снова работал на шахте. Но уже не был прежним Матэ. За прошедшие годы он повзрослел и обогатился жизненным опытом. У него было такое чувство, какое появляется у человека, приехавшего домой после долгого отсутствия, за которое он из ребенка превратился во взрослого мужчину.

Кроме работы, Матэ ничем не интересовался. Работал не жалея сил, как человек, который старается наверстать упущенное. О том, что он отправил в обком письмо, Матэ никому из товарищей не сказал. Он ждал ответа с таким нетерпением, с каким человек ждет решения, от которого зависит его дальнейшая жизнь.

Возвращаясь домой после работы, он прежде всего смотрел, нет ли письма. Временами ему казалось, что он слышит скрип калитки, стук в дверь, больше того, даже слышит, как называют его фамилию, видит, как к нему пришли из обкома и что человек, пришедший к нему, держит в руках письмо, которое он сам отослал в обком. Чувство блаженного удовлетворения охватывало его.

Однако прошел месяц, за ним — второй, а ответа не было. Матэ не знал, как поступить. Идти в обком он не хотел, так как был уверен, что секретарь наверняка получил его письмо: он отослал его заказным письмом с центральной почты. Временами Матэ доставал из кармана почтовую квитанцию, разглядывал дату отправления, словно сомневался в том, что отправил это письмо.

День за днем проходил в ожидании. Он научился терпеливо ждать и радоваться вещам, которые на первый взгляд многим кажутся совсем незначительными, а он-то знал, что люди, не замечающие их, сами себя обкрадывают и порой не способны радоваться не только этим маленьким радостям, но даже большим и значительным.

Когда Матэ работал в первую смену, то вечером готовил для себя все необходимое на утро: начищал башмаки, складывал на стул штаны, рубашку и носки, собирал завтрак. Обедал он в шахтерской столовой, но старался избегать встреч и разговоров со знакомыми. Говорил редко и мало, а если его о чем-нибудь спрашивали, отвечал немногословно. После обеда с первым же автобусом уезжал домой. По пути заходил в магазин и покупал себе что-нибудь на ужин.

Иногда его навещала старшая сестра. Обычно она приезжала к нему в воскресенье, всегда одна, без мужа. Матэ не спрашивал, почему ее муж, который работал в шахтоуправлении в научно-техническом отделе, никогда не приезжает. Сестра прибирала в доме, вытирала пыль со старой некрасивой мебели. Закончив уборку, она садилась напротив брата, и они начинали говорить. Разговор, как правило, клеился плохо, но был необходим им обоим.

Сначала они вспоминали мать, которой им так недоставало. Они до сих пор никак не могли свыкнуться с мыслью, что ее нет в живых. Затем разговор заходил об отце, на которого был очень похож Матэ. И был человек, о котором они никогда не говорили, — это муж сестры, который в глазах Матэ был порядочным человеком, выходцем из настоящей шахтерской семьи.

Вечером, проводив сестру до калитки, Матэ нежно прощался с ней. При этом у него всегда возникало чувство, что они видятся последний раз.

Приближалось рождество. После воскресного визита сестры Матэ чувствовал себя особенно одиноко. Не зажигая огня, он сел к окошку и долго-долго сидел так, глядя на улицу, в это позднее осеннее время выглядевшую особенно уныло. Подумав, он решил написать еще одно письмо. Утром он пошел в город на центральную почту, чтобы отослать его в Будапешт.

И снова потянулись долгие дни и недели, а ответ все не приходил. Бывали минуты, когда Матэ казалось, что на земле нет ни правды, ни справедливости. Опечаленный, ходил он взад-вперед по комнате, но ни разу никому не пожаловался, даже сестре ничего не сказал. К райкому он больше и близко не подходил. Долгими вечерами убеждал себя в том, что нужно набраться терпения и ждать. От сочувственных взглядов окружающих плохо становилось на душе. А они, эти люди, ничего не знающие об отосланных письмах, жалели его, видя, как он стареет у них на глазах. Даже те, кто любил и уважал его, а таких было немало, не знали, чем помочь ему.

Матэ решил никого в свои думы не посвящать и больше никаких писем не писать.

Прошла весна. Постепенно к Матэ вернулось его прежнее спокойствие. Как ему ни трудно было, он все же убедил себя в том, что пока его письма, видимо по каким-то неизвестным причинам, должны остаться без ответа. Но какие это причины, он не мог додуматься. Решил, что от него здесь ничего не зависит.

Погода наконец установилась, настали солнечные, по-настоящему весенние дни. Матэ, радуясь теплу и солнцу, вышел прогуляться. Он медленно шел по глинистой тропке, по обе стороны которой красовались в свежей зелени деревья и кусты.

Проходя между каменными домами, он заглядывал в небольшие дворики, в которых на проволоке сушилось белье. В одном из дворов перед сараем в большой железной бочке мылся знакомый шахтер. Вода выплескивалась на землю, а из кухни раздавался резкий голос женщины, вероятно ругавшей мужа за то, что он не экономит воду.

Матэ шел дальше, здороваясь со знакомыми, завидуя им, как может завидовать одинокий человек семейным людям. Вернувшись домой, он снял рубашку и, вытащив во двор под абрикосовое дерево старое плетеное кресло, в котором по вечерам любила отдыхать мать, удобно расположился в нем. Неожиданный стук в калитку прервал его отдых.

— Не заперто! Входите! — громко крикнул Матэ, не поворачиваясь в сторону калитки; ее все равно не было видно за свежей густой зеленью. Заскрипела и захлопнулась калитка, и Матэ сквозь зелень кустов разглядел фигуру приближающегося к нему мужчины. Это был Крюгер. Не двигаясь с места, Матэ смотрел на