Напалису-то? Встал и побрел за сестрой, все еще сомневаясь, не снится ли ему и это, или его сестру тоже укусила бацилла Анастазаса.

15

Поминки по барану Анастазаса первым испортил кукучяйский почтарь Канапецкас, известный любитель выпить за чужой счет. В самом разгаре пира перешагнул он порог Кулешюса и, отделив всех баб и стариков своей всегда влажной рукой, вручил Розалии письмо. У Розалии тут же нож из рук выпал. И вилка тоже. От дурного предчувствия екнуло сердце. А за Розалией всех баб босяков холодный пот прошиб.

— Не дай боже несчастья.

— То-то, ага. Смачный смех — к горьким слезам.

Канапецкас вызвался было прочитать письмо, но Розалия протянула конверт своей крестнице Виргуте. Горе или радость — лучше уж с уст почти родного ребенка. Все ж сердцу легче выдержать. Так что усадила она девочку в красный угол, локтями раздвинула в стороны кушанья да напитки и велела вслух читать грамоту Умника Йонаса, не пропуская ни единой буковки, потому что не только Розалия... Все бабы истосковались по мужскому слову.

Начал свое письмо Умник Йонас, как и положено, с приветов и поклонов всем бабам работяг в отдельности, да извинением от лица мужиков, что так долго не писали. А почему? Сами должны догадаться. Хорошего настроения не было. Рука карандаша боялась... По правде говоря, и теперь то же самое, но дело писать заставляет, бабоньки. Худо теперь кукучяйским работягам. Никогда еще так не бывало на жемайтийском шоссе. Поймите, в первую неделю, когда до места добрались, ни один из нас работы не получил. Подрядчик Урбонас сказал прямо: «А какой черт вас в такую даль пригнал?» Лишь на восьмой день доброволец Кратулис с пятью мужиками получил разрешение гравий из куч таскать, а Умник Йонас с другими пятью — канавы на обочинах копать. Заработок на треть меньше, чем в прошлом году. И то еще Урбонас сказал: «Радуйтесь и бога благодарите! Не будь вы моими земляками, послал бы я вас к чертям собачьим». Десять дней на радостях мужики вкалывали, не разгибая спины. Что заработают, то и проедят. И Урбонаса при этом хвалят... А на одиннадцатый день на всем участке шоссе началась стачка землекопов из-за скудных заработков. Кукучяйские мужики еще попробовали было работать (вроде и не с руки против старого знакомого да земляка идти), но на двенадцатый день пришел незнакомый мужчина, созвал стариков и выложил, какие барыши получает подрядчик Урбонас, обкрадывая землекопов на треть заработка. Вот те и земляк, вот те и благодетель родной... Не стали больше возражать кукучяйские мужики, а Пятрас Летулис добавил: «Раз все, то все. Нету другого пути для пролетария». Тогда и начались все беды, потому что подрядчик Урбонас, рассвирепев, на тринадцатый день из Тельшяй привез штрейкбрекеров. Драка началась что надо. Много зубов и те и другие оставили на шоссе, но победу одержали землекопы. Тогда Урбонас вызвал полицию и показал пальцем, которых из работяг арестовать. В их числе оказался и Пятрас Летулис, потому что ходил с другими мужиками посмелее к Урбонасу требовать прибавки и, говорят, прямо в лицо ему бросил: «Не человек ты, а глиста. Задавить тебя — не грех». Землекопы взъярились, не захотели полиции своих друзей отдавать, и опять драка... Но на сей раз работяги проиграли. Полиция начала стрелять. Рассеяла всех и забрала, кого хотела. Один только Пятрас Летулис, прихлопнув прихвостня Урбонаса, дал деру. Под Гаргждай дело было. И поэтому его теперь ищут. Стасе, жена его, с ума сходит, а прочие кукучяйские работяги тоже невеселы, но продолжают вкалывать и вместе с другими землекопами ждут весточки из Каунаса, куда стачечный комитет выслал своих представителей с жалобой к самому президенту. Вместе с ними — и наш Кратулис-доброволец. Посмотрим, что из этого выйдет. Так что ругайте нас, дорогие бабоньки, а нас сам черт не возьмет. Щавеля на обочинах навалом. Стасе похлебку сварит с вороньим крылом, слезами посолит — работяге свое пузо обмануть немудрено. Куда мудренее силу духа соблюсти при обманутом-то пузе и правды дождаться. Пока что общее мнение такое — Урбонасу не сдаваться. Если стачка провалится, попробуем искать работенку в Клайпедском порту. А может, у хозяев — сенокос-то на носу. А то и в Латвию отправимся, еще куда-нибудь подадимся. Короче, раз жить, раз умирать, — ваши работяги не пропадут. Главное, чтобы вы, гусыни наши, не унывали, чтоб снились вам про нас хорошие сны. В конце этого письма передаю тебе, Розалия, огромную просьбу Стасе и мой строгий наказ: сбегай на хутор Блажиса, к нашему Рокасу, и предупреди — если Пятрас там покажется, пускай он ему во всем помогает и скажет, что прихлопнутый им прихвостень Урбонаса Юкняле через сутки очухался и в Клайпедской больнице, где его проведали Стасе с Алексюсом, дал слово — если получит триста литов, дело против Пятраса возбуждать не станет. Так что дай боже нам выиграть эту стачку. На небе или на земле, у бога или у черта — мы эти деньги выдерем и легавой Урбонаса пасть заткнем. Беда Пятраса — наша общая беда. Конечно, спокою ради, эти проклятые сотни лучше сейчас иметь при себе, и потому стоит тебе, Розалия, про наши хлопоты обмолвиться Альтману. Может, догадается нам подсобить? Может, фельдшер Аукштуолис хоть часть наскребет? Ведь это он, как Стасе сказывает, учил Пятраса, что работягам надо ненавидеть буржуев да правду искать. Так что пускай теперь поделится с Пятрасом плодами своей науки. Этого, конечно, ты ему не передавай. Стасе, с горя голову потерявши, сама не знает, что говорит. Ох, бабоньки, чтоб вы знали, как мы теперь, все кукучяйские работяги, ненавидим своего благодетеля Урбонаса! Чтоб он подавился, чертяка, тем капиталом, что на нашем поту сложил! Верно говорил Аукштуолис, когда мы Урбонаса хвалили: «Подождите, подождите вы, мышки несчастные... Еще покажет вам кот свои когти да зубы». Так что передай ему, Розалия, что его слова сбылись. Мы исцарапаны, искусаны, один-другой даже без зубов, зато умнее, чем были. Но лучше бы, коли для счастья Стасе и нашего общего спокою мы вернулись бы домой вместе с Пятрасом. Покамест все. Теперь наш черед дождаться от вас весточки. Пускай Виргуте черным по белому черкнет, что творится в вашем бабьем мире, и письмо отправит, надписав на конверте: «Йонасу Чюжасу. Гаргждай. Почта. До востребования».

Воцарилась тишина.

— Когда письмо-то написано? — первой опомнилась Розалия.