Оборотни с торжествующим воем окружили скалу, некоторое время переговаривались, я слышал злорадство и удовлетворение, охота удалась, последняя жертва поймана.

Мальчишка вскочил на ноги.

— Твари! — прокричал он звонким голосом. — Все равно живым вам не дамся!

Он разбежался, впереди обрывистый спуск, а далеко внизу острые камни. Прыгнул он далеко и сильно, руки красиво раскинул, чтобы удариться лицом и грудью.

Мои когтистые лапы подхватили его в начале падения. Он вскрикнул от боли, но дергаться не стал, а оборотни завыли и помчались за нами.

Я нарочито сделал крюк, уводя в сторону, там широкая и длинная трещина в земле, оборотни не перепрыгнут, снизился к самым деревьям и полетел, едва не задевая добычей верхушки, а то и лавируя между ними, зато не увидят, куда лечу.

Небо снова темное, огромная туча закрыла луну, но скоро та выскользнет и снова осветит мир, я наддал, мальчишка в моих лапах не шевелится, обвис, но я чувствую, что жив, только не считает правильным драться сейчас.

Возможно, рассчитывает, что принесу в свое гнездо, а оттуда шансов удрать больше, молодец.

Показались крыши города, гостиница, к счастью, на окраине, я снизился так, чтобы пролететь над нашим балконом, а когда показался знакомый полосатый навес и я пошел над ним, замедляя полет, мальчишка вдруг начал отчаянно извиваться.

Вовремя, подумал я и разжал пальцы. Его тело рухнуло на полотняный навес с высоты в ярд. Затрещали шесты подпорок, а я торопливо нырнул в тень, спустился на землю и поспешно принял свой облик.

Из пристройки выбежал заспанный слуга и посмотрел наверх. Я вышел из тени, изображая пьяного.

— Ну и спутница у меня… — похвалился я гордо, — га-га-га!.. Горячая штучка… У тебя вина нет? Хорошо заплачу!.. Душа горит…

Он посмотрел на меня недружелюбно, потер кулаками глаза и сказал с сожалением:

— Все вино у хозяина под замком.

— Не повезло нам с тобой, — сказал я и пьяненько подмигнул. — Ну ладно, потерплю, утро уже скоро… А как терпишь ты?

— Приходится, — сказал он с тоской.

— Ну ладно, иди, — сказал я, во всяком случае он меня запомнил и подтвердит, в случае чего, что я всю ночь веселился в номере. — Я тоже вернусь… ик!..

Он покачивался, еще не выйдя из сна, но уйти не смеет, я гыгыкнул еще разок и потащился в дом раскачивающейся походкой и цепляясь за стены.

Дверь, как я и предполагал, тревожно пискнула, защитное заклятие сработало. С той стороны раздался сдавленный голос Беаты:

— Кто там?

— Это я, — ответил я весело.

— Ты один?

— Конечно, — ответил я удивленно. — Зачем мне кто-то? У меня есть ты, га-га-га!

За дверью некоторое время было тихо, там никак не решат, что делать, наконец дверь приоткрылась, я тут же вставил ногу в щель на случай, если хочет посоветовать мне пойти в бордель, вдвинулся по праву мужчины.

Беата в одной рубашке, что достигает ей до середины бедра, лицо бледное и очень протрезвевшее, глаза перепуганные до невозможности.

Я сделал вид, что ничего не заметил, и весьма игриво попытался ее обнять.

Она рассерженно отстранилась, я в великом удивлении вытаращил глаза на рухнувшую половину полотняного навеса.

— А чегой-то крыша наша тютюкнулась?

Она раздраженно повела плечом:

— Шест обломился, вот и рухнуло. Ладно, ничего не сломало больше.

Она говорила сердито-успокаивающим голосом, а то вдруг вот прям щас побегу закатывать скандал хозяину, что нам поставили изгрызенный жуками шест, даже без ветра все рухнуло, а если б еще и ветер, то и по голове бы вдарило?

— Ну, — согласился я, — если само, то ладно… Я уж подумал, это ты снова буянила. И опять рвалась голой выйти на улицу и танцевать, как в прошлый раз…

Она не улыбнулась, не возмутилась, просто пропустила мимо ушей, слишком встревоженная, что понятно.

— Нет, — повторила она. — Просто рухнуло. Ветер, наверное, был ночью.

— Ну тогда все хорошо, — сказал я с беспечностью пьяного, — ну ладно, давай снова в постельку?

Она настороженно отодвинулась.

— Что это с тобой?.. Ты же спишь на лавке!

— Да ты так уговаривала лечь с тобой и согреть, — сказал я, — что я подумал и решил над тобой сжалиться. Так что ладно, пользуйся снова! Делай со мной опять что хочешь, терзай, насилуй… и прочие непотребности, чтобы насытить свое хищное женское лоно и вообще все естество, что в тебе еще осталось после сторожевой службы на благо Отечества…

Она сказала громко:

— У тебя от пьянства совсем разум помутился. Это тебе кто-то другой говорил!

— Ну ладно, — сказал я покорно, — тогда лягу на пол. Вот тут поближе к кровати, хорошо?

Она вскрикнула тревожно:

— Почему здесь? Ты же спал на лавке у двери!

— Мной овладело беспокойство, — сказал я, — охота к перемене мест, весьма мучительное свойство, немногих добровольный крест… Ишь какой я умный, почти стихи! Может, в менестрели пойти, как думаешь? Тебе понравилось?

Она буркнула:

— Точно не ты придумал.

— Правда? — спросил я с сомнением. — Ладно, я тебе верю, а вот ты мне почему-то не весьма. Но все-таки, кто это раньше меня придумал? Как посмел?

Она бросила взгляд в окно и сказала с великим облегчением:

— Какое спать, уже рассветает!.. Пойдем вниз, позавтракаем, выпьем вина…

— И ты выпьешь? — спросил я.

— И я выпью, — ответила она.

— Тогда пойдем, — сказал я твердо, но посмотрел в сторону окна и покачал головой. — Нет, рановато. Еще поспим малость. Или хотя бы поваляюсь в сладкой неге…

Я начал раздеваться, она с бледным напряженным лицом смотрела, как я бросаю одежду на спинку стула, вдруг сказала решительно:

— Ладно, ложись на кровать! Ее нам на двоих давали.

— Это дело, — сказал и посмотрел на нее плотоядно.

— Только ничего лишнего, — сказала она громко. — Ты хотел только поспать.

— Или понежиться, — уточнил я. — Когда просыпаешься, так хорошо полежать под одеялом, попотягиваться, позевать, поворочаться с боку на бок, повспоминать в подробностях, что снилось… Но с условием, что будешь меня чесать долго и старательно! Я страсть как люблю, когда чешут. Чтоб нежно и сладостно.

Она прошипела почти с ненавистью:

— Ложись!

— Будешь чесать?

— Буду, я же сказала!

— Не ори, — промолвил я нежно, — а то не лягу. Грубая ты какая-то, а я весь такой чуткий…