Привычно облачившись в форму, Ринат зачем-то обошел гардеробную, внимательно просматривая промежутки между шкафчиками. Помимо охраны, здесь переодевался весь персонал стадиона, и народу тут порой собиралось довольно много.

Однако сейчас в гардеробной было пусто.

Убедившись в этом, Ринат вернулся к своему шкафчику и достал из сумки увесистый металлический баллон с головкой-распылителем…

Часом ранее он стоял на Курском вокзале и, глядя на часы, встречал поезд из Адлера. Поезд шел по расписанию, объявлений о его задержке не было, и Ринат надеялся, что сумеет вовремя приехать на работу.

Утро было чудесное, солнечное, в перламутровой розовой дымке. Встречающие вяло ходили по перрону и позевывали. Время было раннее, еще спать да спать. Но Ринат, привыкший вставать до рассвета, вялости не чувствовал. Напротив, он был непривычно возбужден и, поглядывая на полицейский наряд, старался вести себя как можно спокойнее, подлаживаясь под общий неспешный ритм.

Наконец показалась голубая громада поезда. Он медленно вплыл под дебаркадер и покатился вдоль платформы. Ринат, видя, что десятый вагон, который он встречал, останавливается несколько дальше, чем он рассчитывал, неспешно двинулся к нему.

Из поезда шумно выходили пассажиры, выгружали сумки. Ринат, стоя недалеко от входа, смотрел на двери, внимательно оглядывая лица приезжих.

Вот его внимание привлекла молодая женщина с ребенком на руках. Ринат при виде ее сейчас же бросился к дверям, протянул руку, помогая сойти.

— Вещи, — бормотала женщина, — возьми вещи.

Ринат, оставив ее на перроне, метнулся в тамбур, подхватил две сумки женщины и вернулся к ней.

— Как доехали? — спросил он, невольно бросая вокруг себя настороженные взгляды.

— Хорошо, — ответила женщина, занимаясь своим ребенком, который от утренней прохлады, должно быть, зашелся капризным плачем. — Ну что, пошли?

— Пошли, — кивнул Ринат, перехватывая сумки: два одинаковых клетчатых баула средних размеров.

Вместе с женщиной он прошел мимо полицейского патруля, который не обратил на них никакого внимания. Полицию интересовали одинокие угрюмые мужчины, а не семьи с вопящими младенцами на руках.

— Туда, — сказал Ринат, показывая дорогу. — Там у меня машина на стоянке.

Они прошли к стоянке, и Ринат усадил женщину с ребенком и погрузил сумки на заднее сиденье своей старенькой «Тойоты».

Затем, бросив взгляд по сторонам, сел за руль и поехал прочь от вокзала.

— Куда? — спросил он.

— Поезжай, — равнодушно бросила женщина, вынимая бутылочку с какой-то смесью и давая ее малышу.

Тот наконец затих, жадно чмокая соской.

Ринат, раз адрес не был указан, двинулся в сторону «Лужников», тщательно соблюдая правила движения и посматривая в зеркало заднего вида на свою пассажирку.

— Где мой груз? — спросил он.

— Тут, — указала она на один из баулов.

— Давай сюда.

Женщина положила ребенка на сиденье, вынула из сумки металлический баллон, спрятанный в груде детской одежды. Она передала баллон Ринату и сразу же забыла о нем, так как младенец, оставшись один, оторвался от соски и начал хныкать. Женщина взяла его на руки и принялась снова поить из бутылочки.

Ринат, остановившись на светофоре, открыл свою сумку и положил туда баллон. Он нарочно поехал сегодня с пустой сумкой, чтобы, приняв груз, не брать на работу дополнительной ноши. Он знал, как внимательны, несмотря на деланый пофигизм, его коллеги, почти все сплошь бывшие сотрудники милиции. И стоит ему принести с собой еще одну сумку, как они обязательно поинтересуются ее содержимым. Можно, конечно, отшутиться, никто его проверять не станет. Но лучше не рисковать. Достаточно и того, что он сегодня опоздает на службу.

— Куда ехать? — спросил Ринат, покосившись на часы. — Мне на работу надо…

— Останови возле стоянки такси, — попросила женщина, не глядя на него.

Ринат остановился возле вереницы такси и высадил свою малоразговорчивую пассажирку.

— Ты не выходи, — приказала она. — Я сама.

Едва она выволокла свои баулы, к ней тотчас бросились таксисты. Ее дальнейшая судьба Рината не интересовала, и он, повернув на Остоженку, погнал машину прямо к «Лужникам…»

Вынув баллон из сумки, он быстро его оглядел, потрогал распылитель, чему-то при этом кивнув, и осторожно установил баллон в свой шкафчик, на полку, где стояла обувь.

Набросив на него старый полиэтиленовый пакет, он убедился, что баллон совершенно незаметен со стороны. После этого Ринат запер дверцу шкафа и покинул гардеробную, не забыв выключить свет: в этом он всегда был особенно дотошен.

Бурый, с наушниками на голове полулежал в кресле, похожем не то на космическое, не то на зубоврачебное, и, казалось, спал. Во всяком случае, глаза у него закрыты, а руки мирно сложены на животе. Но его выдавали пальцы. Они крепко сцеплены между собой, так, как это может быть только у очень напряженного человека.

Вот он открыл на секунду глаза, взглянул на Алису, сидевшую за компьютером.

— Следующую, — попросил он негромко.

Алиса поставила очередную запись, какую по счету — трудно сказать. Сама она их не слушала, да в этом и не было смысла. Только Бурый знал голос Мурада, — человека, стоящего за вирусом, — и только Бурый мог его опознать. Но это — при большой удаче. Ибо определить голос одного человека среди тысяч других было физически нереально.

Будь у Бурого масса времени и возможность каждый день понемногу просеивать этот поток, шансов было бы больше. Когда к ним стали поступать записи телефонных переговоров, сделанные ФСБ, ГРУ, МВД и еще двумя спецподразделениями, засекреченными настолько, что и названия их толком никто расшифровать не мог, Бурый сначала обрадовался. Записи, сделанные очень профессионально, были взяты только с Северо-Кавказского направления — как Глеб и заказывал. Он верил, что теперь при должном внимании он сумеет узнать голос Мурада. Ведь он не собирался прослушивать все разговоры от начала до конца. Ему достаточно было только услышать голоса говоривших, и он уже определял, знакомы они ему или нет. То есть на каждую запись им тратилось от десяти до двадцати секунд, не больше.

При такой «пропускной способности» он надеялся прослушать все полученные записи в течение ближайшей ночи. Тем более что в соседней комнате, точно в таком же кресле, лежал Калмык и слушал записи на местных языках, которые ставил ассистировавший ему Резван.

Но время шло, запись сменялась записью, они складывались в десятки и сотни, а проку в этом не было никакого. Какие-то люди, число которых вскоре стало казаться Глебу бесконечным, то и дело вступали в разговоры, раздававшиеся у него в наушниках, — но и только. Как он ни вслушивался, пытаясь отличить негромкий, немного вкрадчивый голос Мурада, он никак не мог его найти.