В коридоре появился заспанный сержант.

– Чего орешь? – как-то пяло вызверился он. – Эй, чем это здесь воняет? Ты что, обосрался?

– Да, начальник, да! Гарнир понес!

– А, бляха! – взвыл Блюм. – Ты меня своим повидлом уделал! Убью, суку!

– Начальник, спасай! Я счас лыжи сделаю! На очко мне надо… А-а, мать твою, опять несет!

– Сержант! Убери этого засранца! Он же всех здесь обверзает! Убери!!!

К Блюму присоединились все «пассажиры» купе. Гвалт поднялся неимоверный.

Из караульного купе выплыл старшина.

– Что такое? – недовольно спросил он.

– Да урод тут один обосрался! – четко, по-уставному доложил сержант.

– Начальник, а может, ты его обшмонаешь? – заорал Блюм. – У него говна валом. На весь караул хватит!

– Заткни пасть! – рявкнул начкар.

– Чем? Дерьмом?

– Вот дерьмом и заткни!… Брагин! Тащи дристуна на парашу. Пусть просерится. А потом заставь его языком все вылизывать…

Караульный занял место возле сортира. Сержант открыл замок и резко рванул дверь. Обделанный Черкиз выскочил из купе и стрелой полетел к сортиру. Но возле сортира споткнулся и как бы инстинктивно начал искать руками точку опоры. И нашел ее на плече у солдата. А руки-то в самом настоящем дерьме.

– Что ты наделал, гад? – взвыл вояка.

По фене, дерьмо – это повидло. Но по своей консистенции никак не соответствует этому еще не переваренному продукту. Видать, солдатик знал это с самого раннего детства. Его лицо скривила гримаса отвращения.

Черкиз прыгнул на очко. Солдат должен был стоять по ту сторону дверей. Но он не смог перебороть брезгливости и повернулся к умывальнику. За что и поплатился. Черкиз налетел на него, как горный орел. Вместо крыльев спущенные портки. Зато руки свободные. Одной рукой он пережал солдат горло, второй вытащил из расстегнутой кобуры пистолет.

Сержант не сразу понял, что случилось. Когда опомнился, было уже поздно. Черкиз дослал патрон в патронник и приставил ствол к голове солдата.

– Стоять на месте, гондон! – заорал он. – Руки в гору!… Или я ему башку снесу!

Сержант повиновался. Застыл как вкопанный. Поднял руки.

Черкиз закрывался заложником как щитом. Никто не смел в него стрелять. Даже беспредельный старшина не мог отдать команду на огонь.

Он стоял и беспомощно смотрел на Черкиза.

– Я не требую представителей ООН! – кричал тот. – И международный суд засуньте себе в задницу!

– Отпусти Брагина! – растерянно потребовал начкар.

– А ху-ху по всей морде!… Скоро город будет. Требуй, чтобы подали карету. У человека елда совсем сгнила. Ему лепила нужен… Вызывай лепилу, мент!!!

– Будет вам врач, будет! – закивал головой старшина. – Брагина отпусти!

– Сначала лепила, потом отпущу! – твердо стоял на своем Черкиз.

Он держал солдата до тех пор, пока поезд не пришел на станцию. Пока не появилась машина, в которую сгрузили совсем охреневшего от боли Жгута. Его увезли в больницу.

И Черкиза тоже забрали. Для разбора полетов. Вне всякого, его ждут ментовские разборки. Будут сильно бить или даже добавят срок. Зато в авторитете он явно прибавил. Будет с чем продолжить дальнейший путь на зону.

И Родион, как зачинщик, поднимался в глазах людей. Он на деле доказал, что его воровской титул не пустой звук. Он сумел провернуть комбинацию, которая не по силам простому смертному. Он спас жизнь человеку. И об этом скоро узнают все…

Нудный, изнурительный путь позади. Столыпинский вагон и тесный автозак – все это исчезло как страшный сон.

Над головой светит солнце. Только оно такое же хмурое и кислое, как репа дежурного помощника начальника колонии.

Этап разместили в карантинном дворике. Родион совсем один. Черкиза нет, Жгут в больнице. Да они бы и не попали на эту зону. Режим не тот. Блюм на соседней зоне. У него тоже строгий режим. И Родион должен был бы попасть туда.

Но ему и здесь придется несладко – селезенкой чувствовал.

Рядом с вояками тусовались козлы-красноповязочники.

Они копались в личных делах, что-то сверяли, что-то записывали. Деловые чересчур. С ментами разговаривают как с равными. Кое-кто даже повышает на них голос. На вновь прибывших смотрят как на быдло. Это элитные козлы из административной обслуги. Среди зэков они не живут. И даже если захочешь, до них не дотянешься.

Родион слышал о некой экспериментальной зоне вроде «Белого Лебедя». Там такие козлы заправляют почти всеми делами. Менты занимаются только охраной колонии, а все остальные должности занимают красноповязочники. Вот где цветет махровым цветом беспредел. Козлы знают, что ждет их на воле, и в силу этого люто ненавидят зэков. Изгаляются над ними как хотят и в хвост, и в гриву. Головы не дают поднять. До смерти забивают. Нет ничего хуже, чем попасть под такой эксперимент.

Кроме элитных козлов, по головам новичков прыгают маклеры. Это особая категория зэков из серии «купи-продай».

К Родиону тут же притерся один из них. Окинул его с ног до головы загребущим взглядом.

– Костюмчик у тебя ничего, – елейным голосом сообщил он.

– И без тебя знаю. И кроссы – супер, – усмехнулся Родион. – А еще куртка кожаная в бауле. Новенькая, фирмовая.

Барыга пустил слюну.

– Давай махнемся! – выпалил он.

– Баш на баш? А что дашь?

– Сигарет дам. Десять пачек. И чаю дам. Тоже десять…

– Засунь себе это знаешь куда?

– Ты что, не понимаешь? На складе все пропадет.

– Не пропадет. На склад казенные клифты не завезли.

– Откуда знаешь? – удивленно посмотрел на него маклер.

– От верблюда. Сам почему не в казенке? Почему в кишкатуре?

– Так это ж я.

– Я – это кто?

– Я – это я!

– Головка от кия ты, вот ты кто! Вали отсюда!

– Что?! – попытался возмутиться барыга.

Но нарвался на парализующий взгляд Родиона и вмиг обмяк.

– Я два раза не повторяю!

– Понял…

Деловар все понял. Но слинял не так быстро, как того бы хотелось. Уходя, шикнул:

– Еще пожалеешь…

Родион в ответ лишь хищно усмехнулся. Это еще не беспредел. Это всего лишь цветочки. Лето – ягодный сезон. Поэтому за ягодками не заржавеет.

Менты приняли дела новичков, и начался шмон. Контролеры шмонали с пристрастием. Глазами, как сканерами, просвечивали зэков насквозь. Ничего не утаишь.