«И ударит колокол. И развернется всадник. И укажет копье истину тому, кто ищет путь».

К чему это? Он не знает. Но не теряет надежды познать и эту загадку, как познал другие.

Гул на улице стоял с раннего утра. Говорили все разом, и никто никого не слушал. Ученик шамана Жалюта взирал на это до того скорбно, словно попал на бесово собрание. Но и новость была важнецкая, по мерках хуторян конечно, ибо коли не оповестил шаман, так и не узнали бы.

– А ты-то, ты, что думаешь?

Этот вопрос задавали Горяне не впервой. Лютая же хранила молчание еще упорнее Жалюты.

– Оставь ее. Видишь в печали. Да и есть с чего. Единственная дочка, как-никак.

Лютая встретилась взглядом с Жалютой и вновь промолчала. Тот вздохнул и поднял руки, утихомиривая толпу.

– Расходитесь. Расходитесь! – прикрикнул он. – Работы немерянно. Устроили ярмарку.

Толпа побузила, но разошлась. Работы у всех, и правда, в переизбытке, а языками почесать можно и в процессе.

– Горяна? – окрикнул Жалюта. Голос его звучал жалко и надломлено. Да и вины своей он не отрицал, пусть и не признавался в том. Но точно знал, кабы не баламутил неокрепший ум, ничего бы не было. – Ты это… не нарочно я. Прости уж.

– За что? – Горяна подняла ясный взгляд. – А ты про Нюрку. Глупости все то.

– Ты думаешь она еще здесь? – ученик приободрился, чувствуя, как исчезает груз с души.

– Я думаю, она там, – снисходительно улыбнулась Горяна, полюбовалась опешившим мужчиной и закончила мысль: – Она и должна быть там. Она ведь туда и шла.

– Она вернется?

– Конечно. Раз сумела дойти – сумеет и вернуться. Нет того Зверя, что сумеет остановить мою дочь.

Жалюта с облегчением выдохнул и поспешил по делам. Горяна посмотрела ему вслед, усмехнулась своим мыслям и вернулась в избу. Впервые за много клоков у нее было хорошее настроение. Полпути Нюра преодолела. Осталось совсем чуть-чуть.

Спящую на крыльце компанию Дарен и Веста обнаружили одновременно. Они встали рядышком, и умильно поглядывали на гостей, не зная, что предпринять.

– Будим? – неуверенно спросила Веста. Предстоящий разговор ее пугал до жути.

– Они такие усталые, – протянул Дарен.

– Тут устанут еще больше.

– Буди.

– А почему я? Твоя же невеста.

– Но этот-то не мой.

– И… – подхватила Веста и осеклась. Посему выходило, ее. О сыне князь никогда не знал. Ни к нему же он шел.

– Ма-а-ать, – нахмурившись протянул Дарен, который внимательно наблюдал за ее выражением ее лица. – А ты ничего не хочешь сказать?

– Ну… Да нечего говорить, – смутилась та.

– Так «ну» или «нечего»? – отвязаться от Дарена оказалось так же просто, как и от князя, когда-то давно принявшего решение и за нее, и за себя. Одна кровь, что и говорить.

Чародей не стал дожидаться ответа, склонился над спящим, пристально изучая лицо. Не так уж сложно вычислить, ежели подумать. Он никогда не спрашивал об отце, но ее короткую жизнь изучил довольно подробно. Не все детали показал котел, да это и невозможно. Слишком длинна даже такая короткая жизнь. Зато одно запомнил точно: кандидатов на роль его отца вокруг матери вилось не так уж и много.

– Нос у нас общий и брови, – постановил он. – Остальное подделали.

Веста в ответ усмехнулась. Привыкнуть к тому, что этот взрослый мужчина ее сын, оказалось непросто. Да что там, они выглядели ровесниками. И двоякость она ощущала до сих пор. Вроде, и сроднилась, за время, что провели бок о бок, и радовалась, что матерью он называет ее только в шутку, предпочитая обращаться по имени.

– Ты буди – ты ближе стоишь, – Веста вернулась к прерванному откровениями спору.

– На два шага. Могу и отойти, – Дарен демонстративно отступил и насмешливо посмотрел в ответ.

Медоедка вздохнула, подозревая, что ночевать им предстоит на крыльце. Но тут вмешалось проведение и Игидрар открыл глаза. Веста молчала и только одежду мяла все сильнее. Князь спросонья пытался сообразить: это еще сон или уже нет. Пауза затягивалась.

– Нет. Глаза тоже общие, – как бы между прочим, вернул Дарен, продолжая разговор, и все сразу отмерли.

Веста путано приглашала в дом, Нюра терла глаза, Игидар рассматривал чародея. И чем больше смотрел, тем более задумчивым становился.

– Ой, Дарен! – Нюра подскочила, слетела с крыльца и очень удачно упала точно к нему в руки. – А мы тебя нашли! Мы же не знали, чей это дом. А оказалось твой?!

– Наш, – поправил он, входя в дом вместе с ношей на руках.

Нюра оглянулась. Молодую женщину она заметила только сейчас и тут же нахмурилась. Стоило ли, спрашивается, спешить? Она выкрутилась из рук и нарочито заботливо уточнила:

– Нам же еще другой дом найти надо? Да, Иг-ги?

– А я его уже нашел, – растерянно заключил он.

Веселящийся Дарен решил не искушать судьбу, в который раз, и громко внятно представил:

– Знакомься, Аннель. Это моя мать. А это моя суженная.

Стоило ему это объявить, как лица у всех троих стали до того причудливыми, что он пожалел об отсутствии художника. Миг определено того достоин. Первым очнулся Игидар. Он молча развернул и вышел вон. Веста бросила на сына разозленный взгляд и ринулась следом. Дарен и не подумал устыдиться. Он крепко обнял Нюру и хитро произнес:

– Эти двое устранены. Можно и поздороваться, – и тихо добавил: – А я скучал. Очень-очень.

* * *

Веста нашла Игидара в саду. Тот сидел на скамье, широко расставив ноги и опершись о них локтями. Голову он склонил низко, что выражение лица не разобрать. Как ни старалась медоедка, а бесшумно подойти не удалось. Князь вскинул голову, внимательно следя за ее приближением. В глазах то ли горечь, то ли боль. Сразу не разобрать.

Веста уселась на подлокотник скамьи. Пока шла, ей казалось, слов столько, что не перечесть. А вот дошла, и сказать нечего. Обида прошла давно. Она научилась жить одна. И без возможного мужа. И без сына. Не сказать, что перегорело. Скорее потухло, лишившись подпитки. И теперь, когда практически разом появились и сын, и почти муж, она не знала, что с ними обоими делать. Да и нужно ли, если одной легче и проще. А вместе… начинать сначала – это очень больно. И она не была уверенна, что готова рискнуть однажды снова остаться без всех.

– Мне казалось, все было не так уж и плохо. Я тогда так хорошо все придумал. Так тщательно проработал. И лишь теперь понимаю, что та благостная картина существовала лишь в моем воображении, – Игидар первым нарушил молчание. Этот диалог он вел сам с собой много шкур подряд и ни разу не получал ответа. – Почему? Почему Веста? Почему, если все было так плохо… почему ты просто не сказала об этом мне? Почему молча сбежала? Да еще и не одна? Или ты не знала?