«Чего?» — мимикой спросила опешившая Оля.

Попрошайка продемонстрировала дулю и утопала к соседним машинам.

— Нет, вы видели? — возмутилась Оля.

— Надо было дать ей денег, — сказал Артем, запуская игру. — Классно она тебе фигу скрутила.

— Ах ты ж вонючка. — Оля забарабанила пальцем по экрану, и герой игры выпустил очередь в молоко.

— Что ты наделала! — заголосил Артем. — Все патроны истратила! Мам!

Татьяна витала мысленно в мире законсервированных аммонитов, боготворимых первым мужем, биологом. Папа Темы любил только себя.

— Не шумите, — попросила она, трогая пульсирующую жилку на виске.

Артем толкнул Олю, та ответила взаимностью.

— Мам, она меня вонючкой обозвала.

— У меня контрольная на носу, — парировала Оля, — а он мешает!

— Бляха с мухой у тебя на носу!

— Угомони своего сына.

— Угомонитесь оба, — взмолилась Татьяна.

— Я не обязана с ним нянчиться так-то.

— Оль… ты же взрослая…

Автомобили поволоклись вперед, забрызгивая дождевой водой бордюр. Красновы подползли к перекрестку.

— Я взрослая, когда тебе выгодно, — бросила Оля сердито.

И была права. Не Татьяна ли накануне запретила ей идти в поход с ночевкой: мала еще, мол.

— Определилась бы, — негодовала Оля.

С «ауди» поравнялась белая «Волга». Симпатичный парень на заднем сиденье поймал взгляд Оли и подмигнул. Она состроила безразличную гримасу. Вперилась в книгу.

«Укрепим металлический шар на стержне электрометра и зарядим от эбонитовой палочки»…

«И оживим чудовище Франкенштейна», — закончила Оля.

Тайком посмотрела в окно. Парень улыбался ей и показывал жестом: позвони мне.

— Ага, размечтался, — буркнула Оля.

До недавнего времени она считала себя уродиной: слишком тощей, с проблемной кожей, плоская, не то что отрастившие буфера подружки. Ухаживания мальчиков были ей непривычны, странны, хотя она частенько ловила на себе взгляды ровесников. Она училась принимать отражение в зеркале и находить плюсы в своей внешности. И мечтала о пластической хирургии.

Мама вот действительно красотка. Особенно когда не бесит дочь нравоучениями.

Парень в «Волге» рассмеялся. Оля обернулась, и брат не успел убрать пальцы, которыми он ставил ей рожки.

— Ну, гном!

— Я не гном!

— Самый противный на свете гном! — Оля вырвала у Артема планшет. Он не остался в долгу — выбил учебник из ее рук.

— Так, мне это надоело. — Татьяна, не притормаживая, сунула руку между кресел, чтобы разнять детей. Ветер окропил ветровое стекло моросью. Лицо парня в белой «Волге» вытянулось удивленно: он таращился на перекресток.

— Эй! — закричала «глухонемая», приставляя ко лбу кисть козырьком. — Эй, стойте!

Красновы посмотрели одновременно направо. По наклонной дороге мчался красный грузовик. Хищно сверкала решетка радиатора, из-под кузова валил дым. Бородатый водитель вопил, высунувшись в окно:

— Тормоза! Тормоза отказали! С дороги!

Артем заслонился учебником сестры. Оля прикусила губу.

Татьяна подумала о бедных аммонитах в мраморизованном известняке станции «Краснопресненская». О том, что минуту назад отцепила ремень безопасности, но Оля и Темка перекрещены ремнями, слава Всевышнему.

Заскулило железо. Грузовик врезался в «ауди», сминая автомобиль и сидящую за рулем женщину.

Дети так и не закричали.

Среди венков грелись пятнистые прикормленные коты. Почему-то это особенно запомнилось Артему: блохастые котики, вычесывающие шерстку в большом и гулком церемониальном зале.

Здание, выложенное внутри гранитом, называлось крематорий. А то, что собирались сделать с его мамой, называлось кремацией. Он подумал о заварном креме — и удивился, с какой стати маму обмазывать кремом? Это же глупо и мерзко… Но Оля сказала: маму сожгут. Поразмыслив, Артем решил, что сжигание — самый надежный способ не превратиться в зомби. В больнице, куда их доставили после аварии, Артему приснился мертвец, прячущийся под койкой. Он пихался сквозь неудобный матрас и ждал, пока медсестры уйдут из палаты. Чтобы выбраться ночью и полакомиться нежным мяском…

Женщины в траурных одеждах, с поникшими гвоздиками, обтекали Артема. Изредка кто-то останавливался, клал руку на плечо, говорил вкрадчиво. В эти дни взрослые часто заговаривали с ним о Боге, о том, что есть рай на небе — некое хорошее и солнечное место — и мама теперь там, с ангелами.

Артем знал про похороны то, что на них принято плакать. Оля плакала, например. Тихо плакала, сильно зажмуриваясь. И он все пытался выжать слезинку, боялся прослыть грубияном. Но слезы как-то не приходили. Иссяк поток, обычно готовый литься по любой мелочи. Не получалось понять, как это: мамы больше нет. Ну ладно, сегодня нет. Но позже она придет. Умерла — это ясно, но… умерла насовсем?.. И никогда… совсем никогда не поцелует Артема?..

Нет, это было решительно невозможно постичь: как собственную смерть или бесконечность Вселенной.

* * *

— Примите наши соболезнования… — Толстое рыхлое лицо наплыло и чмокнуло в щеку.

Захотелось вытереться рукавом. Оля отупело наблюдала за втекающей в крематорий процессией. Мамины коллеги, соседки, друзья… Папаша Артема написал, что не сможет приехать. Конечно, в Чехии есть дела поважнее, чем похороны бывшей жены. Лапать новую пассию, например. Подумаешь, сын остался без матери! Делов-то.

— Танюша теперь с твоим папой воссоединилась, — пропищала какая-то хромоногая старушенция.

Оля кивала, кивала, кивала чугунной головой.

Отчим сказал в письме, что все устроит, позвонит, кому надо. Это кому же, интересно? Господу Богу?

Оля кричала истошно в больнице, когда догадалась наконец, почему врачи отводят взор и игнорируют вопросы о маме. Осиротевшая Оля билась в припадке и надеялась, что сердце выскочит и она освободится от страшного морока, распирающего грудную клетку. В крематории, наглотавшаяся успокоительных, она будто опустела, иссохла, стала прозрачной и легкой — ветром сдует… Чужие губы чмокали в щеки, мазали слюной.

Гроб, обитый багровой тканью, стоял на каменном возвышении. Крышка приколочена гвоздями, — значит, работники морга не сумели восстановить внешность покойной. Не загримировали, как надо. И она страшная внутри — сломанная страшная кукла.

Оля прижала к губам руку, холодную и дрожащую.

Артем был одет в тот же костюм, в котором был на линейке первого сентября. Мама тогда зашивалась на работе, и брата сопровождала Оля. Они поссорились из-за какой-то ерунды. Как обычно. Не знали, наивные, что их будущее, целиком зависящее от мамы, разрушится в одночасье по вине… даже виновных не найти…