Он широко повел рукой, охватив жестом весь «Мелеагр», а также стоящие поодаль «Арктос» и «Эвриал»:

— На этих кораблях плыли хорошие, честные люди. Ни один из них не считал, что имеет право посягнуть на чужое добро. Быть может, кто-то из вас, мерзавцев, ненавидит Микены — это ваше дело. Но вашими врагами не были ни мужественный Гилас, ни мягкосердечный Пенсенор, ни могучий Оилей или скорый на шутку Эхедем. Сегодня они все погибли. В один злосчастный день оборвались их мечты и надежды.

Эти люди войдут в царство мертвых с великой печалью. Они не смогли прожить спокойную, благополучную жизнь! Вместо этого пали от рук отребья, которое умеет лишь наваливаться скопом… Сражение с вами — это не доблестный бой, достойный быть воспетым в песнях, нет! Это битва с тощими, трусливыми и грязными волками. Хотели ли Пенсенор, Эхедем, Оилей и Гилас так закончить свой путь на земле? Или этого желали остальные ваши жертвы?.. Не думаю!

Когда он продолжил, его лицо перекосило от ярости. Ничто уже не сдерживало зверя, пробудившегося в душе сына Агамемнона.

— Старики говорят, что на причиненное зло нельзя отвечать злом — это рождает бесконечный поток ненависти. Так вот, плевать я хотел на все наставления! Вы, сволочи, пощады не заслуживаете. Я желаю, чтобы вы страдали, а другие видели ваши мучения… Пусть все знают, что возмездие бывает еще ужаснее причиненного зла! Имя мне — Орест из Микен. Я сын Агамемнона и Клитемнестры, и назначенная мною кара будет справедливой. Пусть устрашатся сердца ваши!

Указав на ближайшего пирата, Орест потребовал:

— Подведите его и поставьте на колени.

Глава 20

Все, что происходило дальше, запомнилось Акасту как продолжение ужасной резни, настоящий кошмар наяву. Можно было закрыть глаза, но заглушить вопли терзаемых пленников, крики ужаса пиратов, наблюдавших за избиением, — нет. Каждому разбойнику царевич отрубал одну кисть руки за другой, после чего полубессознательную, хрипящую от боли жертву сразу выкидывали в море.

Орест не знал пощады — лишь рубил с каменным лицом, не замечая ни страдальческих стонов, ни проклятий. Многие из команды «Мелеагра» предпочли отвернуться и сделать вид, что заняты уборкой корабля. Пленники пытались вырваться и броситься в воду до того, как меч превратит их в калек, но охрана не позволяла никому избежать страшной кары.

Орест успел разобраться с половиной оставшихся на корабле пиратов, прежде чем меч затупился. Ему пришлось раз за разом наносить удары по руке преступника, который потерял сознание.

Отбросив клинок и не обращая внимания на мучительную боль в раненом плече — хоть он и не замахивался этой рукой, но от постоянного напряжения рана кровоточила, — Орест коротко потребовал:

— Другой меч.

Пауза затянулась. Царевич повернулся к команде. Несколько человек сделали шаг назад от жуткого зрелища: лицо, руки и нагрудник Ореста были обильно усеяны темно-красными, как гранатовые бусины, каплями. Никто не решился протянуть Оресту свой клинок. Глаза юноши засверкали от гнева, когда он увидел этот проблеск неповиновения… Но тут Пилад спокойно шагнул вперед и вложил свой меч в ладонь микенца. Не поблагодарив, Орест молча развернулся и продолжил кровавую расправу.

Вода вокруг кораблей окрасилась в алый цвет. Кто-то из жертв еще пытался всплыть, крича и беспомощно дергая культями, но большая часть пиратов сразу шла ко дну.

Наконец с последним пленником было покончено. Не говоря ни слова, Орест медленно подошел к борту и всмотрелся в кровавую гладь перед собой. После чего с заметным усилием повернулся к Пиладу, возвращая тому меч.

Над «Мелеагром» воцарилась тягостная тишина. Нарушить ее осмелился лишь Дексий, отстраненным и неестественным тоном:

— Мой господин, на «Эвриале» смогли захватить в плен нескольких пиратов. Мне передать Калхасу, чтобы он разобрался с ними… так же?

Орест покачал головой:

— Не нужно. Пусть возвращаются. Их слишком мало, чтобы управлять своей галерой, а без пищи и воды только удача поможет этим мерзавцам добраться до суши. Полагаю, наставление они получили… А дальше решат боги… Наверное.

— Хорошо, я распоряжусь, — Дексий не скрывал облегчения от того, что кровавое побоище закончено. Но напряжение по-прежнему мертвым грузом висело над микенскими кораблями.

Акаст никак не мог прийти в себя. Происходящее казалось ему чудовищным. Всего за один день он потерял друга и заступника, пережил первую в своей жизни битву, а затем стал свидетелем жестокости Ореста — человека, под чьим началом он плавал и которым искренне восхищался.

«Правильно ли это? Разве можно так поступать с людьми, даже если это преступники?..» — подобные вопросы мучили Акаста все то время, что он помогал приводить «Мелеагр» в порядок. Работы было много: требовалось заменить сломанные весла, вытащить из пробитых бортов «Мелеагра» крючья, отмыть судно от крови, перевязать раненых, разложить оружие… И за что бы Акаст ни брался, обрести покой ему не удавалось.

Хотел бы он сам отомстить за Гиласа? Да.

Заслуживали ли кары люди, промышляющие грабежом и убийствами? Разумеется.

Но отвечать на жестокость еще большей жестокостью?.. Орест увидел в этом справедливое возмездие и полезный урок, но Акаст считал иначе.

Молодой гребец поежился от горьких мыслей. Впервые ему захотелось покинуть «Мелеагр», навсегда распрощаться с мечтами о долгих странствиях и осесть где-нибудь в тихой деревне. Увы, это было невозможно: Акаст родился и вырос в Микенах, а значит, подчинялся царевичу Оресту. К тому же тот сделал для него очень многое… Акаст умел хранить верность. И, в конце концов, ему попросту некуда было идти.

Конечно, ростки зла могли взойти в душе каждого человека, будь он хоть хеттом, хоть египтянином. Но считалось, что микенцы были подвержены этому сильнее прочих. Этот народ любил сражаться. Поколения за поколениями росли на сказаниях о могучих мужах. С одной стороны, в бесконечных войнах они учились ценить товарищество и взаимовыручку, закаляли отвагу и гордость, но с другой… Великие герои без зазрения совести убивали десятки людей, а кровопролитие казалось лучшим способом решения проблем. В самом деле, ничто так не возвеличивает и одновременно не умаляет души, как война.

В отличие от дарданов, критян или итакийцев, микенцы были прирожденными убийцами и завоевателями. А правители Львиного города являлись живым символом своего народа. Даже добросердечный и справедливый Орест, отказавшийся от трона, не избежал этой участи — сегодня он поступил, как истинный сын Агамемнона и внук Атрея. Как «достойный потомок» кровавых царей…

Акаст вздохнул. Его мать была родом из Милета. Возможно, оттого он и не впитал прирожденную микенскую жестокость. Это немного утешало.

Мысли гребца вернулись к Гиласу. Что бы сказал его друг? Одобрил бы