друзья, и враги узнают, кто именно обезглавил Фтию… Остается надеяться, что война закончится раньше, чем всколыхнет всю ойкумену.

— Я тоже рассчитываю на это, царь.

Орест коротко поклонился. Властелин Крита и его приближенные отошли, а микенские моряки приготовились спускать корабли на воду.

Царевич огляделся и нигде не увидел Гермионы. Это удивило его, но времени на поиски уже не оставалось. Орест отправился на «Мелеагр», где его встретил лежащий на палубе Акаст. Хотя юноша был перевязан с ног до головы, а его лицо опухло от заживающих царапин и синяков, он улыбался своему командиру.

— Ну как ты, герой? — участливо спросил царевич.

— Будь у меня весло, я бы греб вместе со всеми, да Дексий не разрешает! — Акаст хихикнул, но сразу поморщился от боли.

— Нет уж, отдыхай! Мне говорили, он чуть с ума не сошел, когда решил, что ты помираешь. Так что не вздумай просить у него какую-то работу… даже в шутку!

Орест взъерошил косматые волосы гребца:

— В ту ночь ты спас мою команду и все корабли. Ты истинный сын своего прославленного отца, Акаст, и настоящий храбрец! Я очень горжусь тобой.

Оставив моряка в смущении, Орест подошел к борту и ухватился за него, ощущая, как «Мелеагр» пришел в движение. Гребцы опустили весла в воду, затем подняли их — знакомый плеск заглушил все прочие звуки. Микенская команда покидала остров.

Орест поискал взглядом Гермиону в толпе критских царедворцев, но так и не нашел ее. Идоменей махнул рукой, и микенец поднял ладонь в ответ. Берега медленно отдалялись.

Лишь когда фигуры людей на берегу стали совсем крошечными, он увидел свою возлюбленную. Царевна стояла на самом верху прибрежного утеса — прямая, стройная. Ее не испугал крутой подъем. Ветер играл с гиматием и длинными волосами Гермионы. На этой скале она была совсем одна — только чайки кружили у нее над головой.

Орест не мог оторвать взгляда от дочери Идоменея. А та протянула руки в сторону кораблей, уходящих в лазурное море.

Утес стал едва различим, и весь Крит подернулся легкой синеватой дымкой… Лишь тогда микенский царевич смог очнуться от наваждения. Он наконец отошел от борта. Перед глазами плыло алое марево: слишком долго ему пришлось вглядываться вдаль, не задумываясь о бликах на воде. Орест приложил ладони к глазам, несколько раз с силой провел ими по направлению от переносицы к вискам и обратно. Стало немного легче.

— Выглядишь усталым.

Укрыться от внимательного взгляда Пилада было невозможно: уродливый воин подмечал все. Раздевшись и собрав волосы назад, он обматывал ладони грубой тканью — готовился занять свое место на скамье гребцов. Орест пожал плечами:

— Просто немного расстроен. Это простительно для влюбленного в разлуке, — он безрадостно улыбнулся. — Да и выспаться не удалось. Лишь кое-как задремал перед рассветом…

— Плохо. Тело должно отдыхать.

— Ничего не поделаешь. Я гораздо хуже сплю с тех пор, как на нас напали пираты. А после сражения с Неоптолемом ночи стали еще тягостнее.

Орест посмотрел на Пилада странным взглядом, в котором не было жалобы — только тоскливая покорность судьбе.

— Я устал от разговоров с самим собой. Устал ворочаться и смотреть в потолок, окруженный темнотой. Теперь я знаю, что ночь гораздо длиннее дня… Мне нечем заняться, пока вся команда отдыхает — остается лишь искать в полной тишине ответы на вопросы, от которых бросает в дрожь.

Он глубоко вздохнул и с хрустом в плечах потянулся. Пилад хранил молчание, ожидая продолжения.

— Я боюсь, что применяю силу для злых деяний, — наконец закончил Орест. — Прячусь за мыслями о защите близких или о мести, будто за медным щитом… а на самом деле приношу в мир новые страдания. Я мог бы просто убить Неоптолема, не играя с ним, будто с добычей. Все это видели. И тогда, во время нападения пиратов…

— Сила или знание не могут быть дурными сами по себе, — Пилад поднял брови, словно выводы Ореста вызывали у него недоумение. — Люди назовут одни и те же поступки злыми или добрыми в зависимости от того, где родились и кем воспитаны. Мы с тобой уже обсуждали это. Одни сочтут твои деяния достойными порицания, другие будут прославлять твое имя — из-за них же!.. Лишь ты сам имеешь право оценивать собственную жизнь. Чем дольше я живу, тем с большим недоверием воспринимаю рассуждения о добре и зле… Однажды и ты этому научишься.

Дексий дал команду, и «Мелеагр» замедлил ход, а затем и вовсе остановился. Гребцы повставали со своих скамей, чтобы уступить место другим. Моряки жадно пили вино и пресную воду, вытирали с лица пот, что-то обсуждали между собой. Изредка кто-то смеялся. Все было так же, как и в самом начале их долгого путешествия.

Позади виднелись очертания Крита, над водной гладью кружили птицы, а в волнах тут и там мелькали косяки мелкой рыбы. Эта картина настроила Ореста на миролюбивый лад.

— Я еще не определился, каким будет мой путь, — он пожал плечами и вновь улыбнулся, но на этот раз с гораздо большей искренностью. — Однако мне стало легче. Спасибо, Пилад.

Тот ничего не ответил. Солнечные лучи жидким огнем растекались по водной глади, окрашивая синеву множеством новых красок, вплетались в редкие хлопья белой пены, дробились на тысячи искр и сотни цветов. Вторая смена гребцов уже расселась по скамьям и ожидала указаний. Дексий перевел взгляд на Ореста. Микенский царевич молча кивнул.

Десятки весел одновременно рассекли волны, корабли снова двинулись вперед. И тут же, словно в насмешку над людскими стараниями, налетел ветер. Он взъерошил волосы гребцов, взволновал поверхность моря, заставляя ее танцевать и кружиться…

И помчался дальше.

Оставив микенские суда далеко позади, он перемещался от одного острова к другому. Перемахнув через высокие прибрежные скалы, устремился через холмы и раскидистый лес. Пока наконец не затих у лап могучих каменных изваяний.

Стены златообильных Микен услышали его весть.

Львиный город ждал возвращения своего царевича.

* * *