Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственное, чего я не могла позволить, чтобы каждый день здесь превращался в непрекращающуюся битву. Моя изобретательность и навыки имели пределы, и рано или поздно я провалилась бы. Репутация непогрешимости была важна. Каждый человек, который был слишком напуган, чтобы атаковать меня, означал ещё один день, чтобы я смогла стать сильнее.
В итоге я буду достаточно сильна, чтобы не беспокоиться ни о чем, кроме сна, и я читала, что есть заклинания, разработанные для защиты спальни. Для их использования мне, скорее всего, придется стать намного лучше в магии, и поэтому я собиралась уделять много внимания чарам.
Первую половину урока Флитвик посвятил теории; он объяснял всё в довольно упрощенном стиле, так что даже самые туго соображающие из моих одноклассников могли понять, что он говорил. Я слышала лекцию для второкурсников, которая была намного более сложной, так что я знала, что он упрощает всё для новичков.
Но даже так, записывать при помощи пера было неприятно.
Я обнаружила, что всё больше и больше негодую по поводу пера, а у Гермионы все получалось так легко. Она объясняла мне, что в Рейвенкло считают, мол волшебникам требуется использовать перья, потому что они помогают руке привыкнуть к тем же типам движений, что и с палочкой. Я посчитала это объяснение немного сомнительным.
Более вероятно, что это было простое предубеждение, касающееся принятия маггловских технологий. Я, в сущности, жила среди магических эмишей. Даже если могучие центры магической силы нарушали работу электроники, как настаивала Гермиона, я видела наручные часы на некоторых из магглорожденных учеников. Если часы работали, то, вероятно, и обычные ручки или карандаши тоже могли бы вполне нормально функционировать.
Использование пера доводило мою руку до судорог, и это раздражало.
Так что когда настало время обеда, я сидела сама по себе за столом. К счастью, столы Рейвенкло и Слизерина находились рядом друг с другом, так что Гермиона села так близко ко мне, как смогла, и время от времени окликала меня.
Я ощутила гибель некоторых из своих насекомых и взглянула вверх. Совы влетали в комнату, и некоторые из них хватали моих насекомых по дороге к столам.
Панси Паркинсон демонстративно оставила между мной и собой пустое место, но когда сова приземлилась на стол передо мною, взглянула на меня с любопытством.
Сова приподняла свою ногу, и я увидела в когтях принесенное ею письмо. Снейп предлагал купить сову, но я решила не делать этого. У школы имелись свои совы, если бы мне потребовалось послать кому-то письмо, и едва ли мне требовался домашний питомец, которого, как только я к нему привяжусь, убьёт какой-нибудь расист.
Я покачала головой и продолжила есть. Не было никого в мире, кто знал бы меня, так что, скорее всего, письмо окажется из числа тех, которые мне не захочется читать. В нем, вероятно, содержались угрозы смерти или какого-то рода расистские обличительные речи.
— Тебе пришла почта, — сказала Панси.
— И что?
— Сова прилетает, и ты забираешь свою почту, — сказала она. — Вы, магглорожденные, такие глупые. Разве там, откуда ты приехала, нет почты?
— Это, вероятно, счёт, — сказала я.
— Кому ты вообще могла задолжать? — спросила она. — Постой, у тебя есть склонность к азартным играм?
Были ли вообще у волшебников казино? На что они вообще могли делать ставки, насчет чего кто-то другой не смог бы использовать магию, чтобы смухлевать? Кстати говоря, запрещено ли было волшебникам выигрывать в маггловских играх? Это могло нарушить Статут, если бы победителем каждой лотереи оказывался волшебник, но доступ к большому количеству маггловских денег сделал бы жизнь волшебного мира лучше.
— Каждый день — азартная игра, — ответила я. — А письмо я открывать не буду.
Птица подпрыгнула на месте и посмотрела на меня сердито. Наконец, она бросила письмо и улетела. Оно лежало на столе, в розовом конверте, на котором не было никаких надписей.
— Когда ещё магглу вроде тебя выпадет такой шанс получить письмо? — сказала Панси.
Она нахмурилась:
— Хорошо, я открою его.
Она протянула руку и схватила письмо, прежде чем я успела хоть что-то сказать. Она открыла письмо и затем нахмурила лоб. Бросила письмо и начала расчесывать руки. Те стали быстро покрываться волдырями, и она закричала.
Заглянув ей через плечо, я увидела, что в письме большими квадратными буквами написано: «Тебе здесь не рады, Грязнокровка».
Я видела, как повскакивали профессора, так что быстро отступила прочь. Если вдруг Панси взорвётся, лучше мне оказаться от неё подальше.
Остальные слизеринцы, кажется, подумали то же самое, так как ближайшие к нам вскочили и быстро отбежали прочь.
Первым стола достиг Снейп.
— Гной буботюбера, — пробормотал он.
Взглянул на меня:
— Что здесь произошло, мисс Эберт?
Было ли это какого-то рода волшебное проклятье?
— Панси открыла моё письмо, — сказала я. — Я не собиралась его открывать.
Снейп направил палочку на Панси и пробормотал какие-то слова, которые я не расслышала толком, даже при помощи насекомых. Хотя он выглядел удовлетворенным тем, что узнал.
Он взглянул на Панси и нахмурился. Махнул рукой Джемме и сказал:
— Пожалуйста, отведите Мисс Паркинсон в медпункт, и будьте осторожны, не трогайте её руки.
Её пальцы вздулись до размеров сосисок. Она плакала и завывала так, словно пришел конец всему. Я видела обычных людей, которые под угрозой Левиафана производили меньше шума. По правде сказать, большинство из них было парализовано страхом.
Снейп указал палочкой, и мгновение спустя письмо взлетело в воздух и обрело свое место в сумке, которую он наколдовал или вытащил откуда-то из глубин мантии. Он вёл себя осторожно и не касался письма.
— Пусть Мадам Помфри более тщательно проверит мисс Паркинсон на проклятия, — сказал он Джемме, которая помогала Панси подняться.
Завывания Панси стали громче.