Приезжий взялся за кольцо, легким привычным движением открыл калитку. Постоял, прислушался, в ночи ни звука. Он поднялся на крыльцо, несколько раз нажал кнопку звонка. Из-за двери послышалась негромкая мелодия, но на нее никто не откликнулся. Мужчина вставил ключ в замочную скважину, дважды повернул его. Дверь, заскрипев, приоткрылась. Но в дом приезжий не пошел. Похоже, передумав, он спустился с крыльца.

Он обошел дом по узкой круговой дорожке раз, другой, вслушиваясь и пристально всматриваясь в темноту. Но слышен был лишь вскрик ночной птицы, звон кузнечиков, да легкий шорох листвы. Причудливыми извилистыми линиями на фоне неба чернели деревья. Послышался шум, что-то плотное, верно спелый плод упал в траву. Приезжий вздрогнул, рука рванулась к карману. Снова тишина. Тепловатая сталь пистолета вернула ему уверенность.

Мужчина подошел к могучему вязу позади дома. Опустился на колени, положив пистолет рядом, рукой коснулся травы. У основания дерева, в густой траве, под толстым извивающимся корнем его правая рука нащупала камень, присыпанный землей. Он поработал пальцами, отбрасывая грунт, и коснулся чего-то мягкого. Наконец в руках его оказался какой-то небольшой предмет. Ночной гость вздохнул, вытер со лба испарину и сунул его в карман. Потом пошарив по траве, поднял пистолет. Он осенил себя крестом, коснувшись грязными пальцами лба, но едва успел встать с колен, как рядом стремительно выросли две тени, схватив его за руки.

— С прибытием, глубокоуважаемый и долгожданный! — произнес мужской голос.

Уверенными движениями люди из засады ощупали неизвестного с головы до ног, достали из карманов пистолет и предмет, за которым он явился.

— Что на улице стоять, Юрий Владимирович, пошли в дом, — предложил кто-то из окруживших приезжего людей.

— И то верно, — отозвался Корначев. — Надевай, Аркадий, наручники да веди гостя в помещение.

Вскоре особняк на улице Строителей, словно по волшебству, ожил. Теперь во всех окнах дома горел свет, входили и уходили люди, хлопали двери, подъехало несколько машин.

Небо на востоке розовело на глазах. Зарождался новый, теперь уже более спокойный день.

Эту главу мы начинаем с подробного доклада следователя прокуратуры Юрия Владимировича Корначева, который он сделал по возвращении из Москвы своему непосредственному начальнику, прокурору Белозерского района Геннадию Константиновичу Белозерову. Некоторые комментарии и отступления следователь Корначев счел необходимыми.

— Представляете, Геннадий Константинович, после нескольких допросов Клепикова и Алфеева я почувствовал, что теряю инициативу, и расследование опять движется в тупик. Клепиков знал много, почти все. Однако он хотел, признав за собой мелкие грешки, остаться в стороне от главных преступлений — убийства Любы Вересун, кражи алмазов с прииска в Якутии и нападения на Ларионова. Его сообщник, Николай Алфеев, мало чем мог нам помочь, так как был фактически новым человеком в группе. Жмакин, вероятно, исподволь готовил его на роль связного для связи с конкретным человеком. Интуитивно мы чувствовали, что есть такой человек, к тому же до последнего дня оставался ненайденным пистолет, из которого выстрелили в Вересун. После баллистической экспертизы я укрепился в мысли, что такой человек существует, и орудие убийства может принадлежать ему.

Конечно, расследование значительно осложнилось из-за столь нелепой смерти Жмакина. Сердце матерого преступника, охотника за бриллиантами, не выдержало стрессов, выпавших на его долю. Тягостные часы в ожидании Клепикова с Алфеевым, мой неожиданный визит, а затем перестрелка оказались для него роковыми. И тут нам наконец повезло. Выручила наблюдательность Тропникова, его цепкая профессиональная память. Пока я вел допросы, Виктор Сергеевич просмотрел записные книжки, изъятые при обыске квартиры Клепикова. Четыре штуки, за разные годы. Более сотни телефонов, множество адресов и фамилий. По некоторым лицам Московский уголовный розыск уже начал проверку. Петр Клепиков оказался индивидуумом со сформировавшимися криминальными наклонностями, приятелей и знакомых он подбирал по себе.

— Однако я расфилософствовался, — самокритично изрек Корначев. — Ни к чему лирические отступления. Итак, Тропников заметил, что в двух книжках на страничке с буквой «О» фигурирует один и тот же телефон — 12-34-56. Рядом никаких записей — только две буквы, Л. 3. очевидно, обозначающие инициалы владельца. Номер телефона, явно не московского из шести цифр, ему показался знакомым, но чей он Виктор припомнить не мог. Я уже подумал спросить о нем Клепикова, особо не надеясь на успех, как тут Тропникова осенило. Номер легкий, запоминающийся: ведь цифры идут подряд, словно какая-то мелодия. Он шел по улице в прокуратуру, как вдруг увидел на рекламной тумбе яркую афишу, извещавшую о приезде артистов из Одессы. И тогда Тропников вдруг вспомнил: «Это же номер заместителя начальника по снабжению судостроительного завода в Ильичевске!»

Он порылся в своих бумагах, нашел тот же номер. Точно, Лаврентий Захарович Гнатюк. Виктор припомнил недавнюю встречу с Гнатюком, когда он ездил в Ильичевск для проверки алиби инженера Боченкова. Но раз Клепиков и Гнатюк знакомы, не тот ли человек Лаврентий Захарович, который может явиться конечным звеном всей цепи?

Тропников срочно связался с Ильичевском. После командировки там у него появился знакомый — начальник местного уголовного розыска Лойко. Виктор Сергеевич попросил его понаблюдать за Гнатюком. На следующий день Лойко позвонил и сообщил, что Гнатюк буквально места себе не находит. Сегодня несколько раз ходил на почту, настойчиво заставлял сотрудницу пересматривать всю корреспонденцию «до востребования». Вчера было то же самое. Тогда мы решили «помочь» Гнатюку и отправили на его имя телеграмму: «Невозможно выехать связи срочным отлетом Якутск посылку получи лично без промедления Генрих». Риск, конечно, был большой, но Гнатюк клюнул на приманку. В тот же день, как сообщил Лойко, он с утра оформил на заводе командировку и вылетел в Москву. За Гнатюком было установлено наблюдение. Прилетев в столицу, он прямо с аэродрома позвонил Клепикову. Мы предусмотрели такую возможность. Мать Туза по нашему указанию, желая облегчить участь своего непутевого сына, сказала Гнатюку, что Петра на днях отправили в Нижний Новгород за новыми машинами. После этого Лаврентий Захарович, похоже, успокоился. Вечером он неспешно и с коньяком плотно поужинал в ресторане Рижского вокзала, а около полуночи на такси выехал в Истру. Там его мы и ждали. Взяли, что называется, с поличным, в момент, когда Гнатюк извлекал алмазы из тайника под деревом.

— Занимательно вы закрутили концовку, — с явным интересом высказался Белозеров. — Давайте, Юрий Владимирович, перекурим, потом продолжите.

Во время паузы в кабинет вошла Татьяна с графином свежей воды из знаменитого колодца. Девушка поставила графин на стол и, бросив на Юрия восхищенный взгляд, попросила у Белозерова разрешения остаться. Выпив стакан в меру холодной вкусной воды, Корначев, наслаждаясь вниманием собеседников, продолжил свой рассказ.

— Гнатюк, в отличие от Клепикова, который и поныне изворачивается, пытаясь приуменьшить степень своего участия, оказался не столь твердым орешком. Мы с Тропниковым допрашивали его всю ночь и до часа следующего дня. Похоже, в основном его показаниям можно верить. Со Жмакиным они были знакомы почти восемь лет, тот когда-то приезжал в Ильичевск по делам. Жмакин долгое время работал в различных геолого-разведывательных партиях, вначале по добыче золота, потом — алмазов. Несмотря на строжайший контроль, он умудрялся каким-то образом похищать часть алмазов, промышлял единолично. Должность завхоза давала свободное время и возможности для разных махинаций. Из Якутска Жмакин перевозил ценности в Москву, потом переправлял в Ильичевск. Гнатюк реализовывал их в порту, в основном через моряков, работающих на судах дальнего плавания и совершавших рейсы за границу. Ориентировочные списки этих лиц через Лойко я уже передал компетентным органам.