— Мне нравится твоя напористость, но не вздумай больше громить мой дом или драться с моими парнями, иначе ты покойник. — Он выходит из комнаты, приказав своим людям прибраться в его кабинете, прежде чем он вернется.

Меня выдергивают из кресла. Следующее, что я чувствую, — как меня заталкивают на заднее сиденье джипа.

— Не пытайся сопротивляться мне или Девлину, — говорит Родригес, когда мы едем обратно. — У нас большие планы, и ты мне нужен. У парней Девлина нет таких связей в Мексике, какие есть у нас. И это делает нас ценными союзниками.

Я не чувствую себя сейчас очень уж ценным. Моя голова готова взорваться.

— Остановите машину, — приказывает Родригес, когда мы оказываемся неподалеку от дома Вестфордов. Он открывает дверь и вытаскивает меня наружу. — Ты уж позаботься о той девчонке, что живет вместе с тобой. Я бы не хотел, чтобы с ней что-нибудь случилось. — Он садится обратно в машину и швыряет мне в ноги конверт с деньгами. — Через неделю должен быть как новенький. Я свяжусь с тобой, — говорит он и уезжает прочь.

Я едва стою на ногах, но все же заставляю себя добраться до входной двери Вестфордов. Готов поспорить, что выгляжу я не лучше, чем чувствую себя: как полное дерьмо. Оказавшись внутри, я стараюсь незаметно проскользнуть наверх так, чтобы никто не увидел, в какое кровавое мессиво я превратился. Я осторожно прикрываю рубашкой нос и рот, чтобы не закапать ковер кровью, и сразу направляюсь в ванную. Проблема в том, что Киара выходит из нее в тот самый момент, когда я пытаюсь войти. Она бросает на меня один лишь взгляд и ахает, прикрывая рот ладонью.

— Карлос! О господи, что случилось?

— Что ж, ты узнала меня даже с помятым лицом. Это хороший знак, правда?

МОЕ СЕРДЦЕ КОЛОТИТСЯ от ужаса и шока, когда Карлос проходит мимо меня и опирается на раковину.

— Закрой дверь, — просит он, стоная от боли и сплевывая кровь в раковину. — Ты ведь не хочешь, чтобы твои родители увидели меня таким.

Я запираю дверь и бросаюсь к нему.

— Что случилось?

— Мне надрали задницу.

— Это я и так вижу. — Я хватаю с полки синее полотенце и мочу его под струей воды. — Кто это был?

— Вряд ли ты захочешь узнать, — отвечает он и смотрит на себя в зеркало. У него рассечена и все еще кровоточит губа и опух левый глаз. И судя по тому, как он всем телом опирается на раковину, я могу только представить, в каком он состоянии.

— Думаю, тебе нужно в больницу, — беспокоюсь я. — И позвонить в полицию.

Он поворачивается ко мне и морщится, очевидно от боли, которую доставляет ему движение.

— Никаких больниц. Никакой полиции. — Он едва выговаривает слова. — Утром мне будет лучше.

— Ты сам-то в это веришь? — Он снова морщится, и мне кажется, что я чувствую его боль, словно это меня только что побили. — Садись, — говорю я, показывая на край ванной. — Я тебе помогу.

Карлос, должно быть, выжат эмоционально так же сильно, как и физически, потому что покорно садится на краешек ванной и спокойно сидит, пока я снова мочу полотенце и осторожно стираю кровь с губ, которые только вчера улыбались, когда я их целовала. Сегодня на них нет и тени улыбки.

Я бережно промокаю его открытые раны, ощущая, как близко мы сейчас стоим друг к другу. Он останавливает мою руку, когда я провожу полотенцем по его опухшему лицу.

— Спасибо, — говорит он, когда я заглядываю в его грустные глаза.

Я не могу выдержать этот взгляд. Я мочу в раковине полотенце и выжимаю его.

— Надеюсь, другой парень выглядит хуже.

Он тихонько смеется.

— Их было пятеро. Все они выглядят сейчас лучше, чем я, хоть я и продержался против них довольно долго. Ты бы мной гордилась.

— Сомневаюсь. Ты начал драку?

— Я не помню.

Пятеро? Я боюсь даже выспрашивать остальные подробности, потому что одного взгляда на его раны хватает, чтобы меня затошнило. Но я хочу знать, что случилось с ним. На раковине лежит конверт. Я беру его и замечаю, что изнутри торчат деньги. Стодолларовые купюры. Целая пачка. Я протягиваю Карлосу конверт.

— Это твое? — осторожно спрашиваю я.

— Вроде того.

Миллионы разных сценариев того, как Карлос мог заполучить эти деньги, разворачиваются в моей голове. Ни один из них нельзя назвать радужным, но сейчас не время допытываться у него, почему он таскает при себе столько налички. Ему больно, и мне, возможно, все же придется настоять на поездке в больницу.

Я поднимаю перед собой палец.

— Следи за ним. Я хочу убедиться, что у тебя нет сотрясения.

Я внимательно наблюдаю за его зрачками, пока Карлос водит глазами. Кажется, он в порядке, но подчиняется моим приказам без единого пререкания, и это пугает. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы его осмотрел врач.

— Снимай футболку, — приказываю я и роюсь в своей аптечке в поисках тайленола.

— Ты что, хочешь снова повеселиться?

— Не смешно, Карлос.

— Ты права. Но я должен тебя предупредить. Если я подниму вверх руку, я могу отключиться. Мой бок болит просто адски.

Я вижу, что его футболка уже и так разорвана в клочья, и потому достаю из ящика ножницы и разрезаю ее спереди.

— Когда ты закончишь, позволишь мне проделать с тобой то же самое? — шутит он.

Я пытаюсь вести себя так, словно мы просто друзья, но он продолжает флиртовать, и это сбивает меня с толку.

— Я думала, ты не хочешь со мной связываться.

— Не хочу. Но я хочу притупить боль, и я подумал, что, если увижу тебя голой, это поможет.

— Вот. — Я сую ему в руку тайленол и бумажный стаканчик с водой.

— Нет ничего посильнее?

— Нет, но я уверена, что, если ты позволишь мне отвезти тебя в больницу, у них точно что-нибудь найдется.

Не отвечая, он запрокидывает голову и глотает пару таблеток. Я снимаю с него разрезанную на части футболку и стараюсь снова не ахнуть, когда вижу его раны. Затем замечаю пару старых шрамов, но после сегодняшней драки на его спине их явно станет еще больше.

— Меня и до сегодняшнего дня избивали, — говорит он так, как будто это должно заставить меня чувствовать себя лучше.

— Может, тебе стоит вовсе избегать драк, — предлагаю я, осторожно стирая кровь с его спины и груди. — У тебя синяки и порезы. — Мне хочется плакать от жалости к нему.

— Я знаю. Я чувствую каждый из них.

Закончив смывать кровь, я отступаю на шаг. Он пробует улыбнуться, но его губа настолько опухла, что улыбка получается не очень удачная.

— Ну что, выгляжу лучше?