Алексей открыл дверь и вошел в теплые сени. Две двери – одна направо, другая налево. Он был здесь однажды и только поэтому вошел через правую.

– Ну, где ты там, Лешка? Не заблукал?

– Нет, – улыбнулся Алексей и шагнул в комнату.

– Сидай за стол.

Старик был в спальне. Вообще-то дом деда Семена представлял собой странную конструкцию. Основным помещением были спальня и комната, в которой стоял Леша. Остальное было пристроено позже и из чего попало. Поэтому все выглядело так нелепо.

Семен Игнатьевич вышел в трико с вытянутыми коленями и вязаной жилетке на клетчатую рубаху.

– Садись. Что ты торчишь, как… – Видимо, не найдясь с аналогией, старик замолчал и сел за стол. – Садись.

Что-то Алексею подсказывало, что дед Семен не менее решительно настроен поговорить с ним.

– Ты же не просто зашел узнать, как у меня дела?

– Откуда знаете?

– Догадался. Задавай вопросы.

Страхов сел и посмотрел старику в глаза.

– Что здесь произошло? До нас.

– Я думаю, тебе неинтересно общее положение дел в колхозе, – усмехнулся Семен Игнатьевич. – Ты спрашиваешь о своем участке?

Алексей заметил, что старик избегает слова «дом». Участке, так участке.

– Да, – ответил он.

– Я здесь с 68-го года. При мне здесь было два хозяина. Тебя наверняка интересует, что случилось с последним?

Леша не знал, что его интересует, но все-таки кивнул.

– Они прожили здесь не больше месяца. Отец – Игорь Головко, хороший мужик. Как и ты, бывало, зайдет, мы с ним махнем рюмашку-другую. Да и поговорим за жизнь. Странное дело, я его знал всего ничего… Месяц – это разве срок? А он мне как сын был.

«Одинок ты, старик, – подумал Леша. – Вот и ищешь в каждом сына».

– Творилось ли у них что до того дня? Не знаю, не замечал как-то. Обычная ругань, таких в каждой семье по три на день бывает. В тот день мы поддали с ним. Здорово поддали. Я его до калитки проводил, а сам сел на скамейку.

* * *

Игорь с улыбкой на лице вошел в дом, разулся и прошел в кухню. Оса села ему на руку, он аккуратно смахнул ее. Головко начал привыкать к этим насекомым и плевать он хотел на то, что в ноябре месяце они должны впадать в спячку или отправляться к праотцам. Игорь подошел к холодильнику, открыл дверцу и посмотрел в пропахшее гнилью нутро. Взял гнилой помидор. Томатная слизь потекла по пальцам. Закинул его себе в рот и, чавкая, начал жевать. Слизь вперемежку со слюнями потекла по подбородку. Игорь чавкнул, облизал пальцы и пошел к мойке. Открыл смеситель. Он захрипел, чихнул и изрыгнул черную жижу. Игорь улыбнулся, прильнул к крану губами и начал жадно пить.

Этап привыкания прошел безболезненно, и Игорь почти не ощутил его на себе. Наверняка Настя тоже. Она и до этого была тварью, а теперь и подавно. Игорь усмехнулся. Ему начинало нравиться новое обличье, новый дом и новая жизнь. Скоро все закончится.

– Ты же моя мать, сука! – услышал он крик Вадима – старшего сына.

Игорь медленно вышел в холл. Ведь все же шло хорошо. Один Вадик оставался. Даже соседи не заметили подмены. А этот мудак кочевряжится, как девка.

– Суки! – орал пацан. – Куда вы дели моих родителей?!

Ответ женщины захлебнулся в выстреле.

Первое желание твари, сидевшей в Игоре Головко, было убежать отсюда подальше, спасти с таким трудом доставшуюся шкуру. Единственное, что его остановило, так это то, что дом, в котором он стоял, был ЕГО. И он ни в коем случае не должен покидать его.

– Иди сюда, тварь! – орал Вадик.

«Это он за Борей гоняется», – без сожаления подумал Игорь, взял бейсбольную биту (хорошо, что захватил ее из машины) и пошел вверх по лестнице.

– Я убью тебя! Куда вы дели Борьку?!

«Парень, да по тебе психушка плачет».

Игорь бесшумно поднялся на второй этаж. Вадик стоял к нему спиной и целился в детей. Борька и Валюша жались друг к другу в конце коридора.

– Где моя Валюша?! – взвизгнул парень и зарыдал.

Игорь замахнулся и ударил. Видимо, взгляды детей выдали его присутствие. Вадик обернулся, и бита прошла вскользь, но бровь все-таки рассекла и с хрустом врезалась в плечо. Вадим взревел и ударил прикладом Игоря в лицо. Бита полетела вниз, мужчина осел.

– Кто ты?! – все еще плача, закричал Вадим. – Кто вы все, мать вашу?!

Он развернулся и выстрелил в парализованных от страха детей. Вадик наблюдал, как картечь рисует красные горошины на их пижамах. Будто в замедленном кино. Повернулся к отцу. Тот все еще сидел на полу и мотал головой, пытаясь прийти в себя. Вадим перезарядил ружье и упер ствол в голову Игоря.

– Это тебе за отца, – прошептал парень и нажал сразу на два спусковых крючка.

* * *

Дед Семен достал самогонку, но Леша отказался. Старик убрал бутыль и продолжил рассказ.

– Крики Вадима разносились над деревней еще долго после того, как раздался последний выстрел. «Где мои родители?! – орал он. – Где Борька и Валюша?!» По чести сказать, сынок, я посчитал его тогда сумасшедшим. Да и сейчас… На мой взгляд, трудно объяснить убийство человека. Но в момент, когда его забирали милиционеры, я засомневался. Не похож он был на сумасшедшего.

– Может, наркотики? – предположил Алексей.

– Нет! – резко возразил старик. – Ни алкоголя, ни наркотиков в его крови не нашли. Ты знаешь, мне показалось, что он действительно верил, что убивает не своих близких, а кого-то чужого из мести за свою родню.

– Ну, а милицию кто вызвал?

Леша поймал себя на мысли, что его очень беспокоил этот факт. Если, не дай бог, у его сынка переклинит, то кто вызовет «Скорую»?

– Я думаю, в городе увидели зарево. Вот и вызвали весь комплект – «Скорую», пожарных и милицию. У нас-то телефонов ни у кого не было в том годе.

Какая-то неловкая тишина повисла в комнате. Леше даже стало душно, будто молчание душило его, и он произнес:

– Помнишь, отец, я спрашивал тебя о видениях? Ну, о белой горячке курильщиков?

Старик кивнул.

– Так вот, мне кажется, что это все не оттого, что я бросил курить. Это все из-за… – он хотел сказать: «Из-за дома», но передумал и поправился: – Из-за участка.

– Именно к этому я и подвожу свой рассказ. Сгусток энергии, образовавшийся вокруг какого-то страшного действа, слишком велик.

– Что? – не понял Алексей. Подобные выражения можно услышать из уст разве что профессора, но что-то он не видел здесь мантии. Может, на печке сушится?

– Я говорю: энергетика… плохая энергетика на участке слишком велика, чтобы покинуть наш мир.