– А что, были и такие варианты?

– Еще бы! – Женщина не скрывала радости, будто Леша затронул ее любимую тему. – Он же, как из госпиталя вернулся, узнавать всех перестал. Он, когда убивал свою семью, орал: «Куда вы дели моих родителей?»

– Ну да. А духи-то откуда взялись?

– А это уже местные дельцы-журналисты хотели здесь сделать дом в Эмитивилле, только по-русски.

– И что?

– Да ничего у них не вышло. Дома-то, по сути, и не осталось. Фундамент, сарай да какой-то жуткий колодец. Ой, что-то я разболталась с вами. – Женщина встала и положила руку на подшивку. – Вы читайте, читайте. Только я вам уже все сказала. Контуженый он был. – Она покрутила пальцем у виска, развернулась и пошла к конторке.

Алексей едва подавил в себе желание сломать ей палец. Он попытался отвлечься. Открыл первую газету. Заголовок, бросившийся в глаза, напомнил, что пришел он сюда не пальцы ломать менеджерам по подбору интересного чтива.

«Ужас в Васильевке», – гласил он.

Дальше говорилось о самом преступлении. Мол, нашли жертвы, каждую в своей комнате…

«Они хотели сделать свой дом в Эмитивилле», – вспомнил он слова Светланы Филипповны.

То есть из статьи в статью журналисты наводили жути, выдумывая все новые и новые необычные подробности. А тут еще и Вадик выступил, чем, собственно, подтвердил их версию происшедшего. Алексей всмотрелся в лицо парня. Черно-белое изображение двадцатилетнего мужчины напомнило о тех временах, когда Страхов возвращался с войны. У них у всех были такие же лица. Только им тогда хотелось кричать: куда вы дели мою страну!

Леша посмотрел по сторонам. До него никому дела не было. Он быстро вырвал страницу с фото, заглушив все звуки кашлем. Кто-то шикнул на него. Страхов сложил листок и убрал в карман куртки. Для видимости полистал еще. Его внимание привлекла статья из последней газеты. Точнее, не сама статья, а выделенный красным маркером кусок.

Что бы не произошло в ту роковую ночь в доме в Васильевке, мы не можем с полной уверенностью говорить, что здесь обошлось без проделок Нестерова Бориса – местного колдуна.

Слово местный было затерто, читалась только буква М. Так что Алексею пришлось догадываться, что это слово «местный», ну или монстр.

Сначала Лешу развеселил подход к делу этих корреспондентов желтой прессы. Не смогли привлечь внимание к себе домом с призраками, решили колдуна какого-то приписать. Только вот фамилия колдуна показалась ему знакомой.

Дмитрич здесь и умер, – всплыло откуда-то из глубин подсознания.

Может, дед Семен, что говорил о местном колдуне? Алексей улыбнулся. Встал, подхватил со стола подшивку и подошел к конторке.

– Ну, нашли, что искали? – с улыбкой спросила библиотекарша.

– Думаю, что да, – улыбнулся в ответ Страхов. – Как вы и говорили.

«Контуженый», – вспомнил Леша ее слова, но продолжил улыбаться, да и желание сломать ей палец прошло.

Алексей уже развернулся, чтобы уйти, когда Светлана Филипповна спросила:

– Ну и как вам, убедительно?

– Вполне, – кивнул Леша. – Особенно выделенный абзац о колдуне.

Женщина наклонилась над формуляром. Страхов понял это как окончание разговора и пошел к двери.

– Еще бы, – произнесла библиотекарша.

Леша подумал, что она говорит не с ним, поэтому продолжил свой путь.

– Ведь колдун был на самом деле.

* * *

Леша сел в машину и попытался вспомнить название больницы, в которую отправили по приговору суда Головко. Психиатрическая лечебница имени кого-то. Нет, он не помнил. Не то Соколова, не то Синицына. Да и черт с ней. Главное, его порадовал адрес. Город Новомосковск.

Он завел машину. Завтра. Сегодня надо с сигнализацией разобраться. Леша вырулил на дорогу и направил «Солярис» в сторону Васильевки. И только когда увидел купола с крестами, вспомнил, зачем он ехал в первую очередь.

Местная церковь, как ему уже успели рассказать, находилась в здании бывшего магазина. Рядом строили колокольню. Леша вышел из машины и встал напротив входа. Он бывал в подобных местах не часто, поэтому не знал наверняка, нужно креститься при входе через калитку или нет. Чтобы не привлекать к себе внимания прихожан и просто прохожих, он как-то кособоко обозначил перед собой крест и вошел во двор. Страхов, несмотря на то что порой забывал дорогу в церковь и откуда начинать креститься, был человеком верующим. Он стал им в армии. Как говорил их прапорщик:

– Молитесь, братцы, молитесь. В окопах нет атеистов.

– В окопах атеистов нет, – прошептал Алексей и, трижды перекрестившись, вошел в церковь.

Внутри помещение показалось больше, чем снаружи. Церковь была пуста. Справа от входа было что-то типа торговой палатки. Литература, свечи, крестики – в общем, все атрибуты христианина.

– Здравствуйте, – поприветствовал Страхов миловидную женщину в белом платке.

Она оторвалась от книги, повернув ее так, чтобы посетитель видел название, и улыбнулась ему. В руках у нее была Библия.

– Доброго дня.

Ей могло быть не больше тридцати, а могло и пятьдесят. Алексей отмахнулся от мысленного нанесения на милое лицо собеседницы грима.

– Скажите, пожалуйста, я бы хотел освятить дом. К кому мне обратиться?

– Вам надо, – женщина встала и еще раз повернула книгу к нему обложкой, – к отцу Михаилу подойти.

Леша оглянулся, но на него смотрели только иконы.

– Вы не подскажете, где мне его найти?

Книга в руках женщины приблизилась к нему. Если бы не стекло, то она непременно воткнула бы его носом в Священное Писание.

– Я его сейчас позову. А вы не хотите пока поставить свечки?

«Почему бы и нет?»

– Давайте.

– Маленькие по пять, есть по десять, по двадцать, – говорила женщина и тыкала в лотки со свечами.

– Семь по пять, – сказал Леша и посмотрел на женщину. Их взгляды встретились. «У, жмот», – говорили ее глаза.

Две за упокой, пять за здравие. Оставалось только выбрать – куда какие. Алексей подошел к подсвечнику у большой иконы с каким-то бородатым мужиком. Он попытался разобрать вьющуюся надпись на иконе.

– За упокой по традиции ставится на поминальный стол, – раздался голос за спиной. Леша обернулся. Старушка в зеленой кофте и цветастом платке показывала в сторону конструкции с маленькими подсвечниками.

– За здравие – на любой подсвечник к любой иконе, – проговорила женщина и скрылась за золоченой перегородкой.

Страхов поставил пять свечей, поджег их и трижды перекрестился. Огоньки на свечах сначала горели ровненько, но потом заплясали, будто кто-то открыл дверь, воск с треском начал плавиться, и по свече потекли черные слезы.