Готовить, словно революцию, поход в магазин с единственной целью: купить лупу, чтобы разглядывать свои волоски. Вот что я вам скажу: когда дни текут медленно, ты снова обретаешь связь с телом, которое прежде просто использовал, а теперь бережешь. Дотронуться до собственной руки и сказать удивленно: это рука, а не инструмент, чтобы щупать, хватать, пихать. Обыкновенная рука. Чудо, которым хочется любоваться.

А еще ценить как наивысшую радость, если поднимается температура. Прежде лихорадка была досадным препятствием, мешавшим жить на всю катушку, теперь она подчеркивает твои слабые и сильные стороны. Когда ты один, из-за лихорадки можно поплакать – слезы принесут облегчение, помогут быстрее аспирина.

Чувствовать себя как коты, ведущие блаженную жизнь, потому что им на всех наплевать, им важно найти идеальную, удобную позу. Поэтому я котов ненавижу. Они решили проблему, даже не поняв, в чем она заключается. Люди на такое не способны.

Часами наблюдать прохожих за окном. Бразильцам неведомо, что такое «спешить». Это типично для стран с высокой безработицей. В этом бразильцев никто не обскачет. Вглядываться в неспешные движения людей так, чтобы эти движения стали твоими. Развалиться в шезлонге и смотреть, как парни заигрывают с девчонками, а девчонки с парнями. Тихо посмеиваясь с видом много всего повидавшего человека. У них в голове один секс, и это правильно. Но они, занимаясь самым популярным в мире видом гимнастики, мечтают влюбиться, получать удовольствие, смеяться, не быть одинокими. Поразительно, сколько надежд люди связывают с сексом. Кажется, что он панацея от всех бед, а все дело в адреналине, который в течение семи минут зашкаливает – забываешь, что простужен, – но потом все будет как раньше и даже хуже, потому что нельзя сразу же снова прокатиться на этой карусели.

Впрочем, и пляж, если к нему привыкнуть, действует как анестезия, нагоняет скуку. Вначале ты наслаждаешься, потом шум волн начинает казаться однообразным, превращается в колыбельную, из-за которой трудно дышать, особенно когда терзает бессонница. Наблюдать за двенадцатилетними пареньками – теми, кто от природы мастерски владеет мячом, а потом в Европе будет принимать допинг, – поначалу здорово, потом все превращается в грустный цирк. Я набивал пузо морскими гадами – вкуснейшими, огромными, размером с арбуз. Но всякий шикарный обед когда-нибудь заканчивается. Невозможно прожить всю жизнь, сидя перед морем. Лоредана[46], можно сколько угодно обманывать ближнего, распевая про штормящее зимнее море и огромные волны, заставляющие примириться с жестокими силами природы, но потом смотришь на улицу и понимаешь: погода плохая. Зимой с моря дует такой ветрила, что ноет душа и одновременно ноет все тело. Что тут поделаешь. Ни один зонт не выдерживает льющегося горизонтально дождя. Плохая погода в Бразилии хуже плохой погоды в Исландии. Песок висит в воздухе, не позволяя открыть глаза и превращая тебя в сфинкса росточком метр семьдесят. Забивается под ногти и под волоски на руках. Зимой на море не лучше, чем высоко в горах. Океан пробуждает первобытный страх. Превращается во врага, которого невозможно победить, никогда, ни за что. Если долго смотреть, понимаешь, что в море пусто. Прелестный вид становится в тягость. Красоты природы тешат до известного предела. Мне, если честно, больше нравится там, где умирают и трудятся люди. Или трудятся и умирают. Но дело не в этом. Дело в том, что я совсем недолго могу жить оседлой жизнью. Бродяжничество у меня в крови. На самом деле мы меняемся ради того, чтобы меняться. Вряд ли стоит беспокоить Господа Бога мелкими людскими поступками.

Так я переехал в Манаус, огромный город в самом сердце Амазонии. Кстати, что немаловажно, самые мерзкие в мире итальянские чартеры туда еще не добрались, в то время как Натал уже превращался в филиал Кастель-Вольтурно или Беллария-Иджеа-Марина.

Впрочем, приехав в Манаус, я сразу понял одну простую вещь: зачем-то я усложнил себе жизнь.

Люди здесь испокон веков мирно уживаются с тараканами. Огромными и вонючими. Похожими на патинированных собак. Блестящими, как черный бильярдный шар. Пугающе молчаливыми, ведь тараканы не лают. Переходя улицу, они сначала смотрят направо, а потом налево, чтобы не попасть под колеса. У них много дел, они торопятся. Носятся по всем районам города со скоростью олимпийцев, привыкнуть к их присутствию невозможно.

Я боялся их, когда приехал, и так же боялся до последнего дня восемнадцатого года пребывания в Бразилии.

Они живут у тебя за кроватью и моются в твоей раковине. Смотрят на ДДТ и ехидно смеются, как вожаки каморры. Тараканам Манауса плевать на ДДТ. Они поглощают его вместо аперитива круглые сутки, не заедая орешками. Война с ними заранее проиграна – впрочем, против них воевал я один, потому что местные – за что я их невероятно уважаю – к тараканам совершенно равнодушны. Они их не замечают и сохраняют превосходство, которое предписывает вести себя величественно, как люди из высшего общества, и не обращать на тараканов внимания. Так жители Монако не замечают бедняков.

Потом, спустя несколько недель, я поспрашивал местных, и мне посоветовали поставить ножки кровати в тазики с водой, чтобы тараканы не пробрались туда, где я сплю. Но тараканам на это было плевать. Холодные и рациональные, как снаряженная всем необходимым команда скорой помощи из Хьюстона, они изучали проблемы, анализировали и решали их. Тратя на размышления две-три секунды. И ни секундой больше. Нечто невероятное, оставалось лить горькие слезы, признавая собственное поражение и бессилие. Можно было бы разинуть рот от удивления, но вряд ли стоило это делать – не дай бог таракан запрыгнет в рот, как попкорн.

Они ныряли в воду, задерживали дыхание, плавали в тазике без маски и трубки, а потом деловито карабкались по ножке кровати. Тренированные, мощные и упорные, как морпехи. Тараканы умеют все. Им подвластны все виды спорта и все способы ведения войны. Да кто же они такие? У меня нет слов. Чемпионы по десятиборью. В день, когда их пригласят участвовать в олимпиаде, темнокожих чемпионов охватит паника.

Таракан умеет все. Таракан из Манауса – бог. Я не преувеличиваю.

Но, если честно, что больше всего удивляет, вводит в ступор и поражает, как будто ты увидел летающую тарелку, – это размер тараканов. Тараканы Манауса воистину монументальны. Они не попадают под определение насекомых – по размерам они ближе к кошачьим. Чем внушительнее их размеры, тем большее мазохистское наслаждение ты испытываешь – ты словно встретил женщину, о которой мечтал всю жизнь. Все равно что всю жизнь прожить в зоопарке. Нельзя привыкнуть к жирафу, никак нельзя. Жираф – это живое чудо, причем и для самого жирафа тоже. И тараканы такие. Все время удивляешься одному и тому же. Их быстрота поражает, как мировой рекорд на стометровке. И так каждый день, каждый час.

Порой ночью случается фатальная встреча: таракан оказывается на тебе. Но не успеваешь ты соскочить с постели – он уже на плинтусе. Стремительный, как гепард, и даже быстрее. Потешается над тобой и каждое мгновение напоминает, что победить его невозможно. Битву против скорости не выиграть. Лежа во тьме, мокрый от пота, радуешься, что не умер от разрыва сердца, а он, стремительно, как падающая звезда, уже умчался к даме с нижнего этажа. Ищешь повсюду этого доисторического мерзавца, а его и след простыл. В конце концов в ужасе, почти против воли, шепчешь древние жалобные молитвы, которые мама напевала, не вкладывая в них серьезного смысла: «Явитесь, спасители, сгиньте, мучители».