А виноват во всем сон. То есть я сам виноват. В первый вечер из-за разницы часовых поясов мне не спалось. Тогда я безмятежно спустился на гостиничный пляж и преспокойно улегся на покрывавшую лежак старую тряпку – мою убийцу. Пока я так валялся, ни о чем не подозревая, пока выкурил одиннадцать сигарет, лобковые и обычные вши, взявшись за руки, как школьники на экскурсии, завладели моим разнежившимся вялым телом. Приняли меня за автобус. Потом разница во времени перестала меня мучить, я все-таки уснул прямо на лежаке, вокруг опустилась тихая ночь, и эти твари принялись спариваться и откладывать яйца – я плохо себе представляю, как занимаются сексом все, кроме людей. А меня они превратили в свое жилище. Вот как все произошло.

Сейчас – голый, еле держась на ногах, – я извиваюсь, как уж на сковородке, в гостиничном номере, вооруженный «Зеленым крестом» и бритвой. Я сбрил все, что мог. Теперь я похож на самого уродливого в мире ребенка. Но я готов на все, лишь бы победить этих хватающихся за жизнь тварей. Как просто умереть человеку и как трудно сдохнуть твари размером полмиллиметра, не наделенной сознанием… Интересно, о чем думал наш создатель, когда приступал к воплощению своего амбициозного замысла. Ясно одно: вселенная была для него велика, он с ней не справился, натворил невесть что, запутался в бумажках, как неопытный чиновник, а человек много веков неловко пытается все исправить. Мы только и делаем, что пытаемся все исправить, придумываем, как преодолеть последствия столкновений и смертельных аварий, которые он устраивал и продолжает устраивать каждый день. Господи, а уж насколько был самоуверенным Иисус Христос! Сколько терпения пришлось проявить с ним людям. Словами не описать, сколько терпения вмещается в человеческое тело. Неисчерпаемые запасы – хватит на всю жизнь, да еще и на прободную язву.

В общем, я кое-как выступил в «Линдо» восемь дней подряд. Но больше меня ни на что не хватало. Я пел и чесался, пел и чесался. Никакого кокаина, никаких ресторанов, никаких бразильянок с круглыми попками и бедрами, которые творят чудеса. Ничего. Я был монахом в миру, соскребавшим с себя всю мерзкую грязь, накопившуюся за десятилетия, а не только поселившихся на мне вшей. Вот кем я был. Для такого, как я, искупление – это не только горячая ванна и изменение сознания. Нужно другое. Вроде конторы, занимающейся дезинсекцией. Пришлось убрать с себя все. Зуд следовал за мной неотступно, как сборщик налогов в кантоне Тичино. Я все с себя счесал. Мощными ногтями я соскреб один за другим все образы, которые воплощал. В окно мне было видно моих уродов-музыкантов, валяющихся у бассейна в шезлонгах, ржущих так, что закипает мозг, упившихся кайпириньями. Ржали они над тем, что я чесался.

Они впервые поняли, что я уязвим.

Неизвестно почему, это привело их в безудержное, яростное веселье. Впрочем, последние дни у меня в голове с удивительной настойчивостью крутится слово «прощение». Откуда его занесло… Когда меняешься по-настоящему, в тебе собираются все противоположности. Бесконечная процессия. Так что я не строю планы мести и даже не завидую им. Я вижу, как мои так называемые музыканты – разжиревшие, кожа лежит глубокими, словно каньоны, складками – тусуются со стайкой девятнадцатилетних шлюшек редкой красоты, особенно заметной по контрасту с моими ребятами, – так вот, мне на это плевать. Мои ребята носят девиц на руках, как трофеи или котлеты, которыми не обожжешься, беспрерывно лапают, словно их обуяло болезненное желание щупать все вокруг, а у меня нет желания к ним присоединиться и даже не закрадывается мысль, что отказ от секса равен тому, что я гомик. Я так больше не думаю.

Я реформирую себя самого, превращаюсь в современное государство.

Я выбросил из головы всю бюрократию и только теперь констатирую – ошеломленный, подскакивая от блаженства, – что уже восемь дней не нюхаю кокаин, мне даже не хочется. Никакого напряга. Такого со мной не бывало, если не считать школьные годы и раннее детство. Но потом баронесса Фонсека произвела меня на свет, с тех пор я нюхаю без остановки.

Наверное, за это тот, кто управляет людьми, послал мне достойную награду: «Зеленый крест» наконец-то начинает действовать, пока я стою, впившись глазами в океан, зуд проходит. Я возвращаюсь к жизни: жаркие стоны из соседней комнаты дразнят мое любопытство. Прижимаюсь ухом к стене, тем временем стоны сменяются голосами: ясно, что он – взрослый немец, а она – бразильская девчонка не старше двенадцати лет. Сквозь картонные стены доносится непристойный шорох купюр, потом соседи что-то смущенно бормочут. Секс по необходимости, которому нет оправдания. Нет оправдания сексу, когда в него не подливают топлива легкости и иронии.

Теперь я сам во всем убедился. Я не самый плохой человек. Ну уж нет. И никогда им не был. У меня еще есть шанс, впереди долгое будущее. Мне еще многое нужно сказать и доказать. Я заново появился на свет, и жизнь не намерена меня разочаровывать. Если я не прогнусь под изменчивый мир, однажды он прогнется под меня. Приблизительно так говорил один мой коллега, имени которого я сейчас не припомню.

Гастроли закончились, пора возвращаться в Италию. Я гладко выбрит и свеж. Новый человек. В третий терминал аэропорта Рио я прибываю бодрый, улыбающийся, радующийся всему на свете, сияющий как медный таз. Но не из-за этого мои музыканты и мой менеджер вздрогнули, когда увидели, что я подхожу на регистрацию. Их смутил мой вольный наряд. На мне костюм в цветочек, белое канотье и шлепанцы. Багаж отсутствует. Обливаясь потом, они разглядывают меня из-за тележек, нагруженных чемоданами и музыкальными инструментами, и не понимают. Лишь Дженни Афродите все видит. Он уже обо всем догадался. Афродите у нас умный.

Приближаясь, я читаю по их губам. Дженни скорбно говорит ребятам, без намека на иронию:

– С сегодняшнего дня вы безработные.

Да, Дженни Афродите все правильно понял.

Потому что я ни за что не вернусь к прошлой жизни. Ни за что не буду петь, набрасываться на все проходящие мимо юбки, выискивать граммы кокаина в грязных притонах по всему земному шару. Ни за что не буду мужем, отцом, любовником, женихом, другом. Ничего мне больше не надо. Я хочу задернуть занавески на окнах. Дженни это понимает – ему хочется того же самого, поэтому он знает, как я поступлю. Знает в теории, а теперь еще и на практике – на моем примере. Правда, от меня он такого не ожидал. Меня считали избалованным и поверхностным человеком, который уже не изменится. Не догадываясь, что, когда ты избавляешься от дурной привычки жить так, как я жил, в тебе остается нечто поверхностное, но оно обогащает, а не обедняет. Ребята засыпают меня вопросами – хаотично, перебивая друг друга, перескакивая с одного на другое, никак не уймутся. Им не верится. Потому что их сердца мало что видят. Меня они по-настоящему так и не знают.

На все их вопросы я даю один исчерпывающий ответ:

– Ребята, я устал. А усталость – лучшая подруга свободы. Живешь всю жизнь и думаешь, что воля, упорство, старание приблизят тебя к свободе. Ни фига. Только усталость приведет в знаменитую комнату без стен под названием свобода. Только когда ты от всего устанешь, можно сказать: я не пойду. Не стану в этом участвовать. Нет, нет и еще раз нет. Свобода – это на все отвечать «нет».