Она допрыгала до извивающегося, но терпящего молча Гистаса, облизнула пальцы и глубоко погрузилась в отворенную для зла плоть. Силач скалился и пытался дотянуться зубами до трепещущей жилы на ее шее. Кэтрин смеялась и подставляла кожу его губам. Как он ни старался, укус превращался в поцелуи.

Тварь резко выдернула конечность из Гистаса. Рэндж вспомнил тот сон – наваждение?! – в котором тварь высасывает его душу, и он отдается, жаждет. Гистас угасал. Из тела струями хлестала воля. Ночью она была кровью. Теперь растекалась молоком.

Карлики расходились молча. Каждый подходил к телу Иуды, макал палец в следы его предательства и рисовал на песке черту. Забывал имя. Скармливал земле. Кэтрин вернулась к Ньютону и сжала мокрыми от крови руками его запястья. Белая кровь свернулась на руках Рэнджа тонкими браслетами.

– Теперь вы вместе, – Кобольд сидел на своей обычной бочке и баюкал на коленях револьвер. Тот выглядел в руках карлика дикой, непропорциональной штуковиной с той стороны.

– Ты – идиот, Ньютон. Но святой. Ты продал нам Бога, и мы вырастим его. В кадке. Как кактус.

– Убью тебя! – надрывался он, ведомый тропами внутреннего диалога. Лицо грозило лопнуть от нарыва чувств. – Уничтожу!!! Сотру! Сломаю!

– Ты больше не нужен нам, верзила. Это вера маленьких людей. Но ты отнял у нас руки. Последнего сильного карлика в мире. Порода высохнет и станет пылью, – капал слюной Кобольд, обессиленный предыдущей вспышкой. – Богу нужен предатель. Через Иуду вырастает подлинное таинство…

– Чертовы гномы? – недоуменно спрашивал циркач голосом Ньютона. – Я разорву эту тварь на части?

– Ты – пророк, тебе можно. Приходи. Мы будем ждать, – усмехнулся карлик и щелкнул курком. – А теперь я хочу увидеть твою удаляющуюся спину.

– Только повернись ко мне… – шептали засохшие губы. В глазах у Кобольда стояло море.

– Добрых снов, Ньютон. И никакого до свидания.

Рэндж не смог уйти.

Так и остался лежать в песке рядом с убитой бочкой.

Руки висели плетьми. Ноги копошились у основания тела двумя бессвязными червями.

Цирк собрался к обеду.

Все это время маленькие подошвы топтались вокруг, шелестели, шуршали, скрипели, стучали, подпрыгивали, снимали, сворачивали. Колеса завели дорожную песнь. Никто не пришел попрощаться.

Небо проткнуло кожу татуировками созвездий.

Ньютон лежал меж двух расходящихся тележных колей.

Карлики разделились. Юг и Запад.

Рэндж очнулся, почувствовав, как кто-то ощупывает его ноги. Ньютон обрадовался – наконец-то финал, пир падали для койотов!

– Человеческая руина, – с удовлетворением громыхнул голос с небес. – Юродивые мне по вкусу.

Гордон Бёрн вернулся в комнату, как гость. Он не стал делать вид, что между ним и Чиз ничего не произошло. Лорд Холдсток и Мириам Дутль скомкали разговор при виде охотника и одинаково наградили его парой взглядов всмятку. Гордон прошел в угол и скромно сел на обломок трюмо.

– Их нет, – губы Бёрна напоминали две белые черты, нанесенные мелом на серую бумагу.

– Расскажите? – скупо поинтересовался Холдсток.

– Райт заслужил. Фан-Дер-Глотт тоже.

– Я спросил иное.

– Зло возьмет свое, рано или поздно.

– Ваши лозунги нас утомляют, – зачастила мисс Дутль. – Вы – убийца! Вы едва не прикончили несчастную Чиз! Вы были в сговоре с этим ужасным Райтом!

– Мы планировали, – не стал отрицать охотник.

– Основания? – мэр не отпускал его взглядом.

– Время убивать.

Эти слова, сказанные сухо и по делу, оказали неожиданно целительное воздействие на подгнивший день. История вернулась к той ночи, когда все они расстались с жизнью. Не было века совместного посмертия. Не сложилось задрать подол у вечности вместе. Яростные, раненые, злые одиночки. Враги. Неудачники. Жертвы. Жили ими и умерли в масть.

– Бёрн прав, – Чиз оставалась еще полупрозрачной, но на ногах держалась крепко. – Хватит притворства! Обдирайте с задницы коросту! Больно, но надо! Здесь нет праведников, одни уроды.

– Угу, – смял воздух Голос-Из-Тени. – Предлагаю ставку.

В доме не осталось подходящих столов. Пришлось очистить от крупного мусора пятачок в гостиной. На голоса из недр дома выскребся Виски-Джек. Холдсток и Дутль смотрели на приготовления с неприкрытым ужасом, но инстинкт – вековая, вытравленная на стенках души, смертоносная забава уже запустила руки в волосы, намотала их на кулак и тащила в игру.

– Кто в деле? – на пол легла новая колода. Душекрад умел готовить чернила. Голос-Из-Тени вытаскивал из стен карты. Детские лица на них стремительно старели.

– Я, – откашлялся лорд Тангейзер.

– Раздавай, – кивнула Чиз.

– Ааах, – почти одновременно решились Гарольд и Мириам.

– Ваше слово? – призраки никогда не видели лица Голоса, но сейчас Гордону показалось, что он смотрит в его сторону, и улыбка – лучше всего охотник умел слышать! – не сулит Бёрну ничего хорошего. Но он ни разу не отказывался от поединка. Спесь важнее.

– Крути, – согласился с неизбежным Райт и поразился легкости, с которой отдал судьбу в чужие руки.

Гордон врал.

Призраки поразились бы тому количеству отточенной, тщательно спланированной лжи, которой он накачивал их все эти годы. Немногословный, уверенный, четкий. Впервые он открылся с другой стороны, когда встал против Леди Пустое Семя над телом проклятого мальчишки. План к тому моменту вышел на финальную спираль. Одна обойма, овации, море цветов у ног и занавес.

От прочих охотников Гордона отличала безобразная, но в то же время безупречная репутация.

Гордон Бёрн не щадил посторонних.

Он сжигал дотла.

Тень нарезал колоду ломтями и затрещал уголками, тасуя круг. В руках Голоса карты становились зыбкими, едва не таяли дымом. С одной об пол громко звякнула капля. Кровь?

– Карты боятся одного из нас, – Голос-Из-Тени звучал, как медный гонг. – Кто входит в игру с черными мыслями?

– Не я, – заспешила Мириам Дутль. Все покосились на нее.

– У меня много того, чем я не хочу делиться ни с кем, – выпалил лорд Холдсток и с вызовом посмотрел на призраков.

– С мэром, – поддержала Чиз.

– Еще бы! – фыркнул Тангейзер. – У вас немало общего.

– Тсссс, – рот Виски-лорда залепило тенью. Тот забился, взбрыкнул коленями, но сумерки держали крепко, не выпуская из второй ладони развернутую веером колоду. Голос ждал Бёрна. Тот не торопился.