— Хорошо. Обязательно вас позову. И… Ещё раз напомню: Руперту об этом лучше не говорить. Его никогда не интересовало собственное происхождение, он скорее всегда хотел забыть об этом. Он… Он хотел быть Вентвортом. Сейчас я понимаю, как это было жестоко со стороны моих родителей вроде и принять его в семью, но и оставить его чужим в ней.

— Вы поэтому всё это делаете для него? Чувствуете вину?

— Что я делаю? — непонимающе посмотрел Дэвид.

— Обеспечиваете его из своих средств, пока он не получит наследство.

— Удивительно, как всё быстро узнаётся в этом доме, — сказал Дэвид без тени недовольства, скорее констатировал факт, точно говорил о стихии, вроде солнца или ветра, перед которой был бессилен. — А что я должен был сделать? Выкинуть его на улицу? Больного?

— Дать ему работу на одной из фабрик… — предположила Айрис. — Не за станком, конечно, но ведь что-то он умеет?

— Всё не так просто, — уклончиво ответил Дэвид.

Айрис давно занимал вопрос, было ли у Руперта какое-то образование, кроме той загадочной швейцарской школы. По всему выходило, что нет. Она решила не спрашивать у Дэвида в лоб и задать сначала более невинный вопрос:

— А почему Руперт учился в Швейцарии? Его не приняли бы в Итон из-за происхождения? Но есть другие школы.

Дэвид поднялся из-за стола. Айрис заметила, каким резким, напряжённым было это движение. Дэвид отошёл к окну. Она понимала, что он избегал смотреть на неё.

— Дело не в происхождении. Руперт не смог бы учиться там по другим причинам. Его отправили в школу профессора Эскюде, потому что… Потому что здесь не было подходящего учебного заведения. — Дэвид замолчал, видно было, что ему не хотелось об этом говорить, и он всё кружил вокруг да около. — У него были сложности с чтением, со счётом… особенно с письмом. Вы же видите, он… он не умственно отсталый, но в детстве ему в некоторых вещах было сложнее, чем другим. Он не мог учиться в обычной школе, но других вариантов не было. Или обычная школа, или заведения для идиотов. Поэтому он учился дома, а потом нашлась эта школа в Швейцарии, где детям помогали освоить всё, что нужно, а не заставляли полоть грядки и лепить собачек из глины.

— Я не заметила ничего такого, — произнесла ошеломлённая Айрис.

— Потому что нечего замечать. Он прекрасно читает и пишет, просто научился позднее других. Доктором наук ему не стать, но он вовсе не глуп. Только не говорите Руперту, что знаете… Это ещё одна из причин, почему Руперт учился в Швейцарии, а не здесь, — чтобы не разнеслись слухи.

— Почему вы рассказали мне?

Дэвид усмехнулся:

— Потому что тогда вы решили бы, что это ещё одна страшная тайна, имеющая отношение к убийству.

— Вполне возможно, — согласилась Айрис.

Она даже не знала, как воспринимать это замечание: как упрёк или как своего рода комплимент своей настойчивости. Больше было похоже на второе, и Айрис даже хотела улыбнуться в ответ, но это было так неуместно сейчас. Со смерти матери Дэвида прошло восемь дней, пусть даже на самом деле она была мертва уже шесть лет.

Они с Дэвидом оба молчали, не зная, что сказать. От неловкости их избавил короткий стук в дверь.

Вошёл мистер Баттискомб.

— Добрый день! Мисс Бирн, сэр Дэвид, — он кивнул поочерёдно каждому. — Мне только что перезвонили из Лондона, но, к сожалению, они пока не могут сказать ничего определённого. Я смог только узнать, что инспектора Годдарда не удовлетворили результаты экспертизы, которую сделали местные медики. Так что тело… В ближайшие дни его не отдадут точно. И повлиять на это никак не получится. Но в этом можно увидеть и хорошую сторону, — добавил мистер Баттискомб, увидев, как Дэвид изменился в лице. — Инспектор взялся за дело всерьёз. Он хочет привлечь лучших судебных медиков…

Не успел он договорить, как в дверь распахнулась, и в кабинет едва ли не влетала Мэри:

— К вам инспектор, сэр, — торопливо произнесла она, лишь на секунду опередив самого инспектора.

Быстро и сквозь зубы поздоровавшись, инспектор Годдард остановился напротив Дэвида:

— Вы отсутствовали дома два дня. Где вы были?

— Я был у себя дома в Лондоне, — без тени волнения на лице ответил Дэвид Вентворт. Если инспектор рассчитывал запугать его, это не вышло. Или сэр Дэвид просто не показывал виду.

— Вы прекрасно знаете, что идёт расследование!

— Я знаю. Но я же не под арестом.

— Можете считать, что под арестом! — прорычал Годдард, наклонившись вперёд. — Вы не должны покидать Эбберли. Советую вам меня слушаться, иначе я добьюсь ордера…

— Позвольте, инспектор! — вмешался мистер Баттискомб. — Я не специалист по уголовному праву, но даже я понимаю, что у вас нет никаких законных оснований. Нет никаких доказательств причастности, а поведение сэра Дэвида Вентворта все эти годы было безупречным…

Инспектор Годдард, смерив Баттискомба долгим взглядом, снова повернулся к Дэвиду:

— Уедете ещё раз — увидите, что будет. Я объявлю вас в розыск. Я не шучу.

Инспектор сделал шаг назад и отыскал глазами Айрис:

— Мисс Бирн, прошу меня простить, — он надел шляпу, которую всё это время держал в руке, и вышел из кабинета.

* * *

Когда Айрис поднималась в свою комнату, то услышала голоса, доносившиеся из коридора третьего этажа.

— …и меня тоже! Возьми уже себя в руки! — негромко и раздражённо говорила Мюриэл Вентворт. — Это не имеет к нам никакого отношения!

— Ещё как имеет! Зачем я только послушала тебя?! — скорее прорыдала, чем произнесла Энид. — Ты же понимаешь, что они думают, что это произошло…

— Да какая разница? — оборвала её Мюриэл. — Подумай, какие будут последствия! И не стой в дверях. Если уходишь — уходи, если остаёшься — зайди в комнату.

Наверху хлопнула дверь. Айрис выдохнула.

Если бы Энид решила спуститься вниз по этой лестнице, то наткнулась бы на неё и сразу поняла, что Айрис подслушивала. Айрис, конечно, сделала это непреднамеренно, и даже если ей было немного стыдно, она ни капли не жалела. К счастью, Энид ушла в сторону главной лестницы.

Айрис не была уверена, что всё расслышала правильно, но разговор был подозрительным. Может быть, они говорили про что-то, что не имело отношения к убийству и Эбберли, и речь шла о разногласиях с лондонскими соседями, но Айрис пыталась всё истолковать применительно к расследованию смерти леди Клементины.

Она и сама заметила, что Энид стала очень неуравновешенной. Ничего удивительного в этом не было — они все здесь были как на иголках и разве что