Другой современник повествует, как сэр Уильям, решил удивить некоего господина, только что приехавшего в Неаполь и ничего не слышавшего о ее знаменитых «позициях». Едва ужин закончился, Эмма безмолвно соскользнула со стула на ковер… Трудно было представить себе что-либо более классически прекрасное и в то же время завораживающее, нежели сия распростертая фигура.

Сэр Уильям бросился к окну с намерением приоткрыть штору и правильно распределить поток света, взволнованный же гость бросился к буфету за водой и принялся обильно спрыскивать лицо дамы, по его разумению, упавшей в глубокий обморок.

— Дорогой друг, — воскликнул сэр Уильям, — вы испортили одну из лучших сцен Эммы. Как нелепо все получилось!

Постепенно в памяти людей сгладился тот факт, что сэр Уильям и Эмма не были связаны узами церкви. Прошел даже слух, что они обвенчаны тайно, что тогда не было таким уж редким явлением в обществе. Сохранилось множество свидетельств светских триумфов Эммы, включая дипломатические рауты, прием по случаю захода в Неаполь голландского 64-пушечного фрегата, сначала в палаццо Сесса и ответный на борту корабля, и так далее. Немаловажны отзывы и о вокальном искусстве Эммы. Тут следует учесть, что Неаполь, наряду с Флоренцией и Венецией в ту пору был одним из трех признанных центров развития итальянской оперы. Причем, если в Венеции на первый план выдвигались требования к музыке оперы, во Флоренции — к тексту либретто, то неаполитанцы более всего ценили искусство вокала, в жертву которому приносилось все прочее. В результате опера имела невероятную популярность, а уличные мальчишки и торговцы съестным вовсю распевали арии из вчерашней премьеры в театре «Сан-Карло». Естественно, знатоков пения было хоть отбавляй, а потому отзывы о вокальном искусстве Эммы следует воспринимать самым серьезным образом. Она также стала завсегдатаем оперного театра, например, сохранилось ее описание посещения праздничного представления по случаю дня рождения испанского короля (близкого родственника неаполитанского монарха).

«На мне было прекраснейшее платье, сшитое специально для сей цели, поскольку моя ложа располагалась рядом с королевской. Платье было из пурпурного атласа, с белой нижней атласной же юбкой, отделанной крепом и блестками. Шляпа тоже очень миленькая, из Парижа, вся в белых перьях».

Настоящий успех выпал на долю Эммы, когда она с сэром Уильямом в составе королевской свиты отправились в увеселительное путешествие «к каблуку итальянского сапога». Во всех городках, где они останавливались, местная знать воздавала должное ее талантам и красоте. Князья королевской крови считали за честь беседовать с нею, а их супруги поздравляли посла с такой красивой и добросердечной женой. Теперь вечера, устраиваемые в палаццо Сесса, привлекали весь цвет общества. Как писала Эмма Гревиллу:

«У меня на днях было около четырех сотен гостей, иностранные послы с женами, все первые дамы света, люди из-за границы и местные, в комнатах места свободного не осталось».

Как уже было сказано, дрогнули даже чопорные английские леди. С ней подружились леди Элкоу и герцогиня Аргайл, видные персоны в лондонском свете, и их покровительство сыграло большую роль в том, чтобы сломать лед отчуждения и убрать предубеждения, все еще существовавшие в умах некоторых англичан, как проживавших в Неаполе, так и приезжавших туда. Личность Эммы была настолько интересной и возможность общения с ней столь соблазнительна, что, как подозревают историки, англичане охотно культивировали легенду о тайном браке, дабы не упустить возможность посетить палаццо Сесса и приложиться к ручке этой замечательной женщины. Сэр Уильям, прекрасно осознававший, какой бриллиант попал ему в руки, начал уже серьезно размышлять о законном браке с Эммой. Случилось так, что некоторое время он был болен, и именно Эмма своим ласковым и самоотверженным уходом поставила его на ноги. Гнев Эммы в отношении Гревилла со временем утих, она писала ему вежливые сдержанные письма, аккуратно осведомляя его об успехах в своей карьере, — надо полагать, не без задней мысли уязвить бывшего сожителя, ибо, безусловно, даже память о прежней любви не могла смягчить боль от его предательства.

Итак, в 1791 году сэр Уильям в сопровождении Эммы отправился в Англию, не скрывая того, что главной целью поездки было получение у короля разрешения на вступление в брак с нею. Она жаждала законных уз, дабы укрепить свое положение при неаполитанском дворе, сблизиться с королевой и теми знатными дамами, которые все еще держались в стороне от посещения ее приемов. Почему немолодой, страдавший тяжким душевным заболеванием, король Георг III дал согласие на это супружество? Трудно сказать, но 6 сентября 1791 года священник одной из старейших церквей Лондона, Сейнт-Мэри-ле-Боу, сочетал Эмму и сэра Уильяма узами брака. В лондонском обществе новобрачную приняли с тайным скрежетом зубовным и весьма кисло отзывались об ее достоинствах, но волю короля осуждать было невозможно. Ложку дегтя в торжество Эммы подлила королева Шарлотта, так и не согласившаяся принять леди Гамильтон при дворе. Ее охотно поддержал ряд светских особ, причем их неприятие Эммы было, в первую очередь, основано на ее низком происхождении.

Лорд Фредерик-Огастес Бристль (1760–1844) открыто заявил:

— Будь она кто угодно, только не мисс Харт, к ней не могло бы быть ни малейших претензий, но как таковая, она неизменно вульгарна.

Нельзя сказать, что сам лорд был высокоморальной личностью, напротив, он был распутен, длительное время влюблен в фаворитку короля Фридриха-Вильгельма III Прусского, графиню Вильгельмину фон Лихтенау (дочь простого музыканта) и намеревался вступить с ней в брак. Когда король категорически отверг этот прожект, лорд задумал женить своего сына на побочной дочери короля и графини, ибо за девушкой давали хорошее приданое.

Папеньке вторила дочь лорда, леди Элизабет Фостер (1758–1824), изложив свое мнение в одном из писем:

«Да, конечно, нельзя отрицать, Эмма очень красива. Но в разговоре эта женщина при всем своем добродушии и даже такте совершенно неинтересна… Короче говоря, замечание лорда Бристля кажется мне справедливым».

Тут было бы нелишне привести некоторые подробности из биографии этой дамы. В молодости она вышла замуж и родила троих детей. Семейная жизнь не заладилась, и леди Элизабет добилась раздельного проживания с мужем. Вскоре она крепко, не разлей водой, подружилась с Джорджианой, герцогиней Девонширской (1757–1806), известной своим эксцентричным непредсказуемым поведением, а затем стала любовницей ее мужа. Жизнь этой троицы в стиле menage à trois продолжалась довольно долго. Элизабет родила от герцога двух дочерей; в конце концов, беспутный образ жизни свел в могилу Джорджиану, вскоре скончался бывший муж, и она смогла соединиться с герцогом в законном браке. Однако высокое происхождение служило хорошим прикрытием всех грехов, непростительных для дочери кузнеца.

Недовольство Гревилла и стенания родственников сэра Гамильтона остались за закрытыми дверями. В качестве мелкой мести племянник подсунул дяде счета за содержание побочной дочери Эммы в сумме 32 фунта 1 шиллингов и отказался впредь оплачивать их. Тем не менее, общество не могло не признать талант певицы и актерские способности Эммы. Директор Лондонской оперы предложил ей ангажемент с жалованьем 2 тысячи фунтов в год и долю в прибыли, но сэр Уильям ловко обратил это в шутку, заявив с милой улыбкой, что она подписала с ним ангажемент на всю жизнь. По-видимому, новобрачную не особенно заботил факт потери столь выгодного контракта, ибо она вновь начала общаться с человеком, для которого служила источником неиссякаемого вдохновения.