Ее приезд воскресил к жизни художника Ромни. Этот человек с чрезмерно чувствительной и легко ранимой душой пребывал в глубокой меланхолии, даже с оттенком некоторого психического нездоровья. Это болезненное состояние почти лишило его вдохновения, которое вернулось, когда в его мастерскую в сопровождении сэра Уильяма вошла Эмма, блистающая красотой и здоровьем, излучающая нежность и сочувствие. Она наполнила мастерскую солнечным светом и радостью жизни, вдохнув в художника небывалые силы. Эмма уверила живописца, что ей доставит несказанную радость позировать для него в любое время, которое ей удастся урвать от своих светских обязанностей. Ромни тут же засел за радостное письмо своему другу Хейли:

«В настоящее время и большую часть лета я буду занят написанием портретов сей божественной леди. Я не могу употребить иного эпитета, ибо считаю ее выше всей женской половины человечества. Я должен написать два ее портрета для принца Уэльского. Она спросила меня, не сочинил бы ты мое жизнеописание — я сказал ей, что ты уже приступил к сему труду; она же надеется, что тебе есть много что сказать о ней в сей книге, ибо гордится тем, что была моей натурщицей. Так что, видишь, я должен оставаться в Лондоне, пока она не покинет город.

Я начал ее изображения в виде Жанны д'Арк, Магдалины и вакханки для принца Уэльского; и я должен начать парный портрет к вакханке. Еще я должен написать портрет Констанции для Шекспировской галереи[58]».

В следующем письме он сообщал:

«…я начал ее портрет в качестве подарка ее матери. Он вышел очень удачным, ибо считается, что сие есть наилучшее изображение ее головы».

Но этот приезд Эммы в Лондон стал важным этапом в ее жизни не только потому, что она умножила творческое наследие Ромни и узаконила свое положение подле сэра Уильяма. Сословная спесь застила глаза столичным аристократам и не позволяла им справедливо оценить истинный потенциал этой простолюдинки. Эмма была отнюдь не глупа, домашнее образование, обеспеченное мужем, расширило диапазон ее познаний и интересов, а огромный темперамент, о котором вскользь упоминал дяде Чарльз Гревилл, требовал выхода в виде активной деятельности. Похоже, позирование художникам, занятия вокалом и «позиции» начали нагонять на Эмму скуку. Посетителей лондонских гостиных в ту пору занимали исключительно хитросплетения политических событий. Помимо непредсказуемой британской погоды, основной темой для разговоров стала политика, которой с равным рвением увлекались как мужчины, так и женщины. Уловив эту главенствующую тенденцию, жена посла решила, что она вполне может внести свой вклад в развитие событий в Европе, действуя в интересах своей недружелюбной родины.

Леди Гамильтон вступила в новый период своей жизни, тем более, что в связи с великими потрясениями конца ХVIII века королевство обеих Сицилий перестало быть политическими задворками Европы и на равных вступило в противостояние основных игроков на политической сцене. Обретя статус законной жены посла Великобритании, Эмма без особого труда завоевала благосклонность королевы Марии-Каролины, которая быстро переросла в тесную дружбу. Однако эта милость королевы объясняется не столько достоинствами леди Гамильтон, сколько историческими обстоятельствами, заставившими отпрыска одной из самых высокородных и гордых своим происхождением династий Европы проявить неслыханную милость в отношении дочери деревенского кузнеца.

В отличие от своей любимой сестры, французской королевы Марии-Антуанетты, Мария-Каролина выделялась незаурядным умом и исключительным честолюбием. Она была тринадцатой дочерью австрийской императрицы Марии-Терезии и ее супруга Франца I, императора Священной Римской империи германской нации, ее восприемниками от купели стали не более и не менее как король Франции Людовик ХV и его жена Мария Лещинская. В детстве ей не раз доставалось от матери за строптивость и высокомерие, тем не менее, будущее показало, что она послушно следовала дельным советам своей многоопытной и мудрой мамаши, не в пример легкомысленной Марии-Антуанетте, в результате кончившей свою жизнь самым трагическим образом на плахе.

Первым крупным испытанием в жизни для эрцгерцогини Габсбург-Лотарингской стало замужество. Конечно же, она была с младых ногтей воспитана в сознании того, что принцесса есть не что иное, как династический товар, который полностью подчиняется воле купца, но уж такого пренебрежения своими интересами она не ожидала. За короля Фердинанда просватали старшую сестру девушки, принцессу Марию-Иозефу, но во время эпидемии оспы безжалостная смерть забрала ее в мир иной. Австрия же жаждала укрепить связи с испанской ветвью Бурбонов и предложила наследнику неаполитанской короны на выбор одну из двух сестер усопшей, либо Марию-Каролину, либо Марию-Амалию. Жребий отправиться на берег Средиземного моря выпал Марии-Каролине. Та проявила свою характерную строптивость, всячески отказываясь от оказанной ей чести под тем предлогом, что короли на неаполитанском троне невезучие. Естественно, никто ее слушать не стал, и в мае 1768 года высокородных отпрысков обвенчали.

Мария-Каролина нашла своего мужа чрезвычайно безобразным, ее также раздражал тот факт, что он считал себя красавцем и умником, но юная принцесса отважно заявила, что привыкнет к этому. Оценка молодой жены Фердинандом после первой ночи была еще более уничижительной: «Дрыхнет как убитая и потеет как свинья». Однако же хитрая женщина через некоторое время сумела завоевать благосклонность мужа, убедив его, что обожает охоту (любимое занятие Фердинанда), и что безумно влюблена в супруга. Она прекрасно усвоила ту истину, что первейшей задачей королевы является продолжение династии, и произвела на свет восемнадцать детей, из которых выжили семеро. Насколько ценилась смесь крови Габсбургов с Бурбонами, говорит тот факт, что ее дочери стали императрицей Австрией, королевами Франции, Испании, Сардинии и великой герцогиней Тосканской.

Фердинанд тяготился своими королевскими обязанностями и переложил все тяготы правления страной на Государственный совет. После рождения наследника мужского пола Мария-Каролина стала членом этого органа и потихоньку ловко захватила кормило власти в свои белые ручки, красотой которых чрезвычайно гордилась. Далее она принялась менять ориентацию внешней политики с происпанской на проавстрийскую. В первые годы правления королева, подобно матери и братьям, императору Иозефу и великому герцогу Тосканскому Леопольду, придерживалась идей просвещенного абсолютизма. Это принесло ей популярность у, так сказать, передовых кругов общества, сильно надеявшихся на обновление затхлой феодальной атмосферы в королевстве. При дворе были приняты ученые и деятели искусства. Признавая все возрастающую мощь Великобритании, королева постаралась заручиться ее поддержкой. Для реорганизации неаполитанского флота был приглашен англичанин Джон Актон, зарекомендовавший себя как главнокомандующий тосканского флота. Он быстро стал в Неаполе главнокомандующим армии и флота, министром финансов и, в конце концов, премьер-министром. Как нам уже известно, особым фавором короля и королевы пользовался и сэр Уильям Гамильтон.