него усталый взгляд, из последних сил стараясь, чтобы голос мой не звучал совсем уж жалко. — Ты и то молчал до последнего, что за мной охота идет.

— Никуш, — сдавшись, мужчина со вздохом притянул меня к себе и крепко обнял, как маленького ребенка. — Я вынужден был молчать. И сейчас не могу сказать тебе о многом. Но, поверь, не всё так плохо, как тебе кажется.

— Слова-то ты ласковые на ухо мурлычешь, — недовольно проворчала ему в рубашку, некогда белоснежную, а теперь всю пыльную, серую из-за длительных подсобных работ. — А в реальности всё наоборот!

— Реальность всегда не такая, как кажется на первый взгляд. И мы не такие, как ты думаешь. Даже Волк. Он искал тебя все эти годы упорнее других.

— Угу. Искал, чтобы снова принести в жертву!

— Доминика! — видимо, устав от моих истерик, Ирбис отстранился и посмотрел на меня с такой укоризной, как умел только он. — Душа моя. Если б он, как ты говоришь, искал тебя только для ритуала, стал бы он тогда, в Калами, просить меня тебя спасти?

— Он… — сразу не восприняв его слова, интонацию и намек, непонимающе тряхнула головой. — Он что?!

— Что слышала, — и этот невыносимый хвостатый с улыбкой щелкнул меня по носу перламутровым коготком. — Сам он тебя спасти не мог — знал, что его Лис попытается остановить. А на бегство были секунды.

Я аж качнулась от неожиданности, едва ладонью за стеллаж хватаясь. Голова буквально кругом пошла, то ли от голода, то ли от шока. И как всё это прикажете понимать?!

— Если так оно и было… Почему ты только сейчас об этом заговорил?!

— Потому что надоело смотреть, как ты сама себя изводишь, — складывая руки на груди, хмыкнул этот… мошенник! После всего произошедшего, я уж теперь и не знаю, как его помягче назвать! — И на него мрачнее тучи. Всё! Остальное, когда понадобится, он тебе расскажет сам. А теперь — в кровать, живо. Пока не выпорол!

И из кухни вон меня выставил. А что? Я от внезапных новостей так остолбенела, что очухалась только, когда за спиной дверь черного хода захлопнулась! И непонимающе уставилась на темное, усеянное огромными звездами небо.

Это что…шутка такая только что была?

Нет, про «выпорол» — шутка, знамо дело. Я б сказала, шутка дежурная, ибо все мы помнили, что с подобной угрозы наше с ним знакомство началось. Но остальное?

Утирая пот со лба, а уж точнее просто по нему грязь размазывая, я уныло поплелась вдоль особняка в сторону гостевого флигеля. На душе было пусто, а на сердце одно раздражение. В услышанное я просто отказывалась верить!

Еще и в носу свербело, да чесалось — за день я успела столько всего перенюхать и перепробовать, что теперь чуйка отказывалась работать. Еще и шея зудела вся, а рубаху щедро украшали ягодные пятна. Красуня прям!

И настолько я засмотрелась на безобразие это, что позднего гостя, сидящего на небольшом каменном крылечке, не сразу заприметила.

— В добрый ли час? — остановившись перед невысокими ступенями, негромко спросила, на нежданного визитера глядя.

— Остынь, ведьма, — глядя куда-то мимо меня, на дом, в котором не светилось ни окошечка, беззлобно хмыкнул Лучезар. — Я просто поговорить хочу.

Уж не знаю, от чего, но я поверила. И даже уселась с ним рядышком, правда, на расстоянии вытянутой руки. Сейчас, в тишине, темноте и одиночестве, он совсем другим казался. Серо-голубые, как небо, глаза смотрели на мир без прежней ненависти ко всему живому, а от уродливого шрама, который ему угрожающий вид придавал, осталась лишь тонкая белая полоса. Да и та скоро исчезнет, коль продолжит мазь наносить, что я дала.

Но от чего же он так не весел?

— Что, больше не с кем? — внезапно догадалась я.

— Ты до отвращения проницательна, — с явным неудовольствием поморщился тот. — Все ведьмы такие?

— Тут уж как повезет, — неопределенно пожала плечами я. — Ведьмы, как и обычные люди, разные бывают. Кто без силы добрым быть не может, тот и с ней благие дела творить не станет. Но ты ведь в такое время не о людских нравах поболтать явился?

— Верно, — едва закусив губу, всё ж сознался мужчина. — О помощи тебя просить хочу.

— О, как… Я что-то упустила?

— Нет, — качая головой, усмехнулся Лучезар. И неловко, будто опасаясь, что ворожба развеется, коснулся своей щеки. — За то, что шрам свела, спасибо еще раз. Но других у меня нет, если ты об этом. Разве что душевные.

— Боюсь, по этой части я не мастер.

Ага, куда уж мне. Я со своим-то внутренним разладом никак справиться не могу!

— Но кое-что ты всё-таки можешь.

— Странная вера в ту, что недавно на базаре купил, — не сдержавшись, сложила я руки на груди.

— Уж не знаю, что меня тогда дернуло, — с внезапной улыбкой откликнулся тот, да без малейших угрызений совести. — Но, похоже, выбор я сделал правильный.

Я в ответ издала неопределённый звук.

Так-то оно так. В итоге я доброе дело сделала. Но отчего ж тогда на душе до сих пор тяжело, и муторно?

— Что, даже подробности выпытывать не станешь?

— На кой мне? — действительно удивилась я, руки опуская. — Имперские маги тут есть, вот пусть они допросы учиняют. А моё дело, как ведьмы, маленькое — людям помогать.

— Тогда помоги.

— Да чем?

— Магия, — наконец, выдохнул он. — У нас с Рогнедой один отец, а мать ее ни в чем подобном замечена не была. Что если и мне частица дара перепала? Ты можешь это проверить? И если есть он, то забрать.

Я озадаченно замерла, не сразу поверив. Ничего себе, оказывается, какие думки в его голове бродят!

— На кой тебе? — в конце концов, не сдержав любопытства, спросила я. Однако ж протянутую мужскую руку в свои ладошки взяла, хотя и знала, что без толку.

Будь в нем хоть кроха магии, я б ее отклик почуяла еще когда шрам сводила.

— Не хочу стать, как эта, — признание Лучезару далось с трудом, пусть он и пытался казаться равнодушным. — Теперь всё имение на мне, и я не знаю, за какой бок хвататься. Не хватало еще новых напастей, да и лишнее внимание от Воплощенных зверей мне ни к чему. Так всем спокойней будет.

Задумчиво кивнув, я просьбу всё-таки выполнила, не смея чужое желание осуждать. Мне ли не знать, на что можно пойти, чтобы от нежеланного внимания избавиться? Разве что лишиться магии я помыслить никогда не могла. Шутка ли, добровольно часть себя из груди вырвать?

К счастью, Лучезару, ради спокойствия своих людей,