прожженных бушлатах, во вшивом штопано - латаном обмундировании, да в рваных кирзовых сапогах. Вот такими вы уходили домой. И в декабре восемьдесят первого года мы прощаемся:

-Встретимся еще, - обещает Филон.

-Координаты мои держи, - сует мне бумажку с написанным адресом Баллон.

-Жду тебя и Лёху в гости, - поочередно жмет нам с Лёхой руки Муха и чуть смущенно улыбается.

-Ну раздолбай пока, - стискивает в пожатии мою руку капитан Акосов, чуть улыбаясь, просит, - Смотри Петровского тут не подводи.

Он тоже уезжает, он тоже свои два года в Афгане оттрубил. Акосов сопровождает личный состав до Союза, это его последняя операция. Самая счастливая, самая бескровная.

Сухо кивает головой Пауль, прощаясь сильно бьет по плечу Герка, счастливо смеется Жук, машет рукой Челубей и первым бежит к транспортным вертолетам Разведчик.

-Держитесь тут! Пока ребята! – прощаются с нами уходящие в запас бойцы второй роты, первой роты, третьей роты, минометной батареи, батареи СПГ, зенитного взвода, взвода управления, прощаясь уходит мой первый батальон.

Не только по номеру он первый был, а по службе, по призыву. Это они, эти уходящие домой истощенные и вымотанные службой оборванцы, осенью семьдесят девятого года при формировании 56 ОДШБ стали его первым личным составом. Это они в январе восьмидесятого года первыми с нашей бригады вошли в Афганистан.

-Уйду на дембель приеду в гости, - обещаю я и верю, что сдержу обещание, и кричу вслед уходящим товарищам, - Мы еще встретимся ребята!

Никого я конечно не навестил, а переписка быстро заглохла. Новая жизнь, новые заботы, каждый пошел своим путем. Вне строя. Может оно и правильно. А вот теперь мы все-таки встретились, пусть только на этих страницах. Такими как тогда были. Привет ребята! Это же я, узнаете? Ну вспомните … я был пулеметчиком третьего взвода второй парашютно-десантной роты, третьим с правого фланга я всегда в строю стоял, первый разгильдяй в нашей роте. И пусть никто из вас этого не прочитает, но все равно скажу:

Вы братцы и есть самая настоящая десантура. Про десант любят говорить: «в огне не горит в воде не тонет» Только такие словеса пусть плетут те кто настоящей службы не нюхал. Вы горели в огне, вы тонули в грязи, задыхались в горах, коченели в засадах и реветь вам приходилось правда всё больше матом. Все было, вот только не было такого, чтобы в бою бежать, не было такого чтобы раненого и убитого товарища бросить. Первыми вы вошли в Афган, лютой зимой в голом поле выжили, в боях потом и кровью, опыт солдатский добыли, да нам передали.

Я смотрю как вы уходите, оборванные, полуголодные и счастливые. Все! Закончена служба! Домой!!!

Через месяц уже в январе восемьдесят второго года я получил письмо от Мухи. Разлинованный листок, вырванный из школьной тетради, детский почерк, аккуратно выписанные буковки, расставлены знаки препинания. Муха всегда очень аккуратным был.

«Привет! Ты как там еще живой? А у меня все ништяк, я уже дома. С Кабула нас в Ташкент отправили. Там на таможне нас прошерстили, у кого трофеи были, всё козлы отобрали. Калика с четвертого батальона помнишь? Его с наркотой на границе хлопнули. Наш ротный с нами был, так он его отмазывать ходил. Отпустили. Капитан сразу в Чирчик уехал к своим. Остальные кто куда разбежались.А мы - Филон, Баллон и Я к Худому в гости отправились. Ты же Худого из Ташкента помнишь? Он ещё той весной на дембель ушел. Заваливаемся к нему. Он так обрадовался. И сразу бухать стали, до утра. За всех вас, и за тебя тоже пили. Утром Худой чеки у нас взял и свалил. К обеду приходит и всё нам приносит: новенькие шинели с начесом; парадки; тельники; береты; знаки; сапоги. Все что надо короче. Мы ему: Где добыл? Худой смеется и говорит, что за чеки тут тебе не то что любую форму достанут, но и всю жопу оближут. Чуть похмелись и сели мы ушивать парадки, а Худой опять хохочет, мол на хер вам это надо, пошли дальше бухать, по дороге к портному зайдем, он всё и сделает. И точно, портной как чеки у нас увидел, весь расцвел, заюлил и за день всё так сделал, что лучше и не надо. Трое суток у Худого пробыли, квасили не просыхая, а там по домам разъехались. Когда прощались Филон по пьяни заплакал даже.Дома до меня, пока форму носил, то менты, то патрули постоянно цеплялись. Никто не верил, что я десантник с Афгана и медаль у меня настоящая. Документы покажу, а эти суки только ржут, мол ну и десантники пошли, задохлики одни, детский сад. А еще мне водку в магазине не продают. Знаешь, как обидно. Как воевать и подыхать, так можно, как водяру хлестать так, ты ещё маленький. И с бабами мне пока не везет. С девушкой одной хотел встретиться, а она мне: «отвянь пацан сопливый». А так все нормально, летом учится пойду, пока думаю куда работать устроится. Новый год дома с мамой и папой встречал, так я за вас ребята персонально выпил. Как вы там? Лёшке привет передавай, нашему Петровскому тоже. Ну пока. И пиши, давай!»

Маленький, тощий, весь такой субтильный, еще ни разу ни брившийся Муха, да откуда знать этим сукам, что ты лучшим бойцом у нас в роте был. Откуда знать той девушке что говорила: «отвянь пацан сопливый», что летом восьмидесятого ты один против сотни выстоял и пятерых духов в бою завалил. Первым, вы понимаете первым, в нашей роте получил медаль «За отвагу». Муха – друган, да плюнь ты на них! Мы-то знаем, что если и есть в наших войсках настоящие солдаты десантники, то ты в самом первом самом лучшем гвардейском десятке далеко не последним будешь. Муртазин Рифкат - Муха это я тебе не по дружбе говорю, так