— Мне пора идти, — сказала я Фидию.

Тот, едва выйдя из Парфенона, расчихался от пыли, забившей нос. Скульптор выглядел утомленным и явно нуждался в послеобеденном отдыхе. Капли пота выступили на его лбу, становившемся все выше из-за редеющих волос. Фидий отнюдь не казался стариком, но именно в тот день мне пришло в голову, что он уже далеко не молод. Я понадеялась, что его огромный труд принесет ему признание, которое он заслужил и к которому стремился, не слишком поздно, а тогда, когда этот человек еще будет в силах насладиться его плодами.

— Раз ты оставляешь Акрополь, зайди посмотреть на новую статую, изображающую трех граций. Этот странный парень, я говорю про Сократа, артист в своем деле. Грации по-настоящему прекрасны, в их движениях чувствуется жизнь. Он мог бы добиться многого, если б приложил немного усилий.

Эти фигуры называли грациями потому, что они олицетворяли собой красоту, радость, здоровье[35]. Входя в свиту великой богини Афродиты, они привносили дополнительный блеск тому неотразимому обаянию, которое она излучала. По утверждениям некоторых, грации являлись ее дочерьми от Диониса, и при виде их легко было поверить в то, что эти прелестные создания произошли от обоих богов, повелителей чувственности. Фидий оказался прав: скульптура, рожденная мастерством и вдохновением Сократа, говорила о его таланте. Эти магические создания были прекрасно раскрашены, их волосы сияли, словно освещенные ярким солнцем. Я удивилась, применил ли Сократ особую краску, которая придала естественность их лицам и телам и тем драгоценным уборам, что украшали их шеи и уши. Или же это другой художник явился следом за ним и поработал над скульптурой?

В любом случае статуэтка казалась превосходной. Женские фигуры были полуобнажены, тела всех трех обвивала широкая лента, которая сбегала по их рукам и ногам, объединяя фации в бесконечно выразительном танце. Руки их переплелись, а изящные тела словно клонились друг к другу. Мои уши почти слышали музыку, под которую они исполняли свой соблазнительный танец. Но лица девушек несли печать независимости и индивидуальности. Удивительное лицо Аглаи, покровительницы красоты, выглядывало из-под краешка ленты, лукавое и дразнящее. Талия, само олицетворение веселья, в полном самозабвения жесте запрокинула голову назад. А Евфросина, харита радости, смотрела на меня в упор.

Мне совсем не понравилось выражение, с которым она смотрела на меня, будто у нее на уме есть что-то, что она не намерена открыть. Две другие грации казались более благожелательными, но и чуть отстраненными, Евфросина же словно несла ко мне какой-то непонятный призыв. Могло ли быть, что те же насмешки, что я выслушала вчера, сегодня летели ко мне с мраморного лица статуи? Я отвернулась от творения Сократа, восхищаясь его одаренностью и говоря себе, что при встрече надо не забыть рассказать ему о той тревоге, которую вселила в меня одна из его скульптур. С этой мыслью я рассталась с грациями и начала долгий путь домой.

Дорогой отец!

Рада сообщить тебе, что нам посчастливилось добиться успеха и получить фирман от султана Порты! Получение этого документа означает, что всем нашим художникам дозволено производить работы на Акрополе, снимать копии и делать слепки с любых произведений искусства, находящихся там, разрешается сооружать подмостки вокруг Парфенона, а также производить раскопки на месте древних фундаментов и вывозить любые мраморные древности, достойные того из-за имеющихся на них надписей. Художникам и ремесленникам, нанятым нами, никто из солдат или чиновников не имеет права ни под каким предлогом мешать. Скажи, разве это не замечательно? Я просто счастлива, потому что было б безумно обидно потерпеть неудачу в том, что мы считаем главным в нашей миссии, да еще после всех понесенных расходов.

Папа, до чего я была рада получить от вас с мамой письма из Афин! Я знаю, что ты прежде не приходил в восторг от планов Элджина относительно Акрополя, как, должна признаться, и я. Но теперь, когда я узнала о том, что ты выразил одобрение его работе, я испытываю большое утешение. Эти произведения древних мастеров являются высочайшими и по мастерству, и по стилю. Получив твою поддержку, я стала чувствовать себя уверенней. Элджин тоже в восторге от того, что ты принял такое участие в его заботах. Твой приезд, без сомнения, поднимет дух художников, и они примутся за работу с новой энергией.

Последние несколько недель мы, спасаясь от невыносимой константинопольской жары, провели в прекрасном Белграде. Что может быть лучше этого города с его источниками, которые оказались полезны для хронических ревматизмов бедного Элджина. Город также изобилует прекрасными садами с тенистыми тропинками, которые ведут к Черному морю[36]. Но боюсь, что здесь мы подвергаем себя риску заболеваний, и нам следует воздерживаться от употребления местной воды, поскольку доктор Скотт предупредил нас, что вода является источником лихорадки. Маленький Баб приболел, и было так ужасно видеть его страдания. Узнав, что вы покинете Мальту, как только окончится карантин, и отправитесь домой на родину, я вам даже позавидовала. Как я скучаю по своим дорогим папочке и мамочке.

Ваша любящая дочь,

М. Элджин

Уважаемый лорд Элджин, ворота Акрополя ныне открыты для нас так же, как улицы Афин. Художники получили свободу и могут заниматься своим делом: копировать, делать раскопки и отбирать особо понравившиеся творения. Последние несколько дней были для нас особенно волнующими. Корабельный плотник и пять человек из команды судна взобрались на стену храма Афины и, призвав двадцать местных жителей, с помощью системы канатов спустили на землю одну из метоп, ту, на которой была изображена битва между Тесеем и кентавром. И самое примечательное, что произвести эту операцию удалось, не причинив ни малейшего вреда бесценному произведению искусства, которым давно уже восхищается мир. Должен сказать, что и вправду трудно даже вообразить что-либо равное этому рельефу по красоте и изяществу. Вторая метопа, соседняя с первой и продолжение того же сюжета, тоже была спущена на землю и уложена горизонтально без всяких повреждений. Лусиери уверяет, что в мире нет более совершенных творений.

На западной стороне Парфенона находилось изображение Зевса-громовержца, представляющего свою дочь Афину совету небожителей. Многое из этого шедевра утрачено, но мы, усомнившись, что эти обломки исчезли без всякого следа, разрушили соседний дом и стали осматривать котлован. Выкопав значительной глубины яму, мы вдруг обнаружили мраморный торс Зевса и крупные обломки тела крылатой богини, которая, как полагает Лусиери, изображала посланницу богов Ириду. Он судит по драпировкам ее одежд, которые настолько легкие и тонкие, что напоминают современную ткань муслин и самым красивый образом подчеркивают контуры изящного тела юной богини. Реализм этой статуи таков, что смотрящий отказывается верить собственным глазам! Воображение не может согласиться с тем, что это изображение выполнено из камня. Кроме того, там же, под землей, мы обнаружили часть тела Гермеса, вестника богов и сына Зевса, тешащего, как можно догадаться, объявить о землеколеблющем появлении Афины из головы отца.