Дорога до больницы превратилась в одно пятно, состоявшее из ночных огней, дорожного полотна и денежных купюр, прилипших друг к другу и не желавших разделяться. Кажется, он отдал таксисту весь сверток, и тот сам отсчитал, сколько было нужно.

Стерильный запах лекарств и хлорки ударил ему в нос, и он немного пришел в себя. Видимо, все страсти уже улеглись – в приемном покое было довольно тихо, хотя на стульях у стены сидели две женщины, на лицах которых застыло выражение оглушающей скорби.

Он бросился к медсестре, дремавшей за стойкой.

– Вы не знаете, где лежат дети, которые попали в аварию? Сегодня, на дороге… автобус… там были маленькая девочка и подросток.

Наверное, столь жесткий ответ был вызван тем, что он так бесцеремонно ее разбудил – девушка не успела опомниться и как следует проснуться, когда из нее стали вытряхивать информацию, задавая такие непростые вопросы.

– Мальчик уже умер, а девочка лежит в отделении травматологии. У нее всего лишь…

Это вовсе не обязательно были его Филипп и София. Теоретически он еще ни в чем не мог быть уверен, но Шерлок застыл на месте, понимая, что ошибки быть не могло. Автобус, дорога, мальчик и девочка. Слишком много совпадений.

Мальчик уже умер.

Мальчик уже умер.

Мальчик умер.

Филиппа больше нет.

Медсестра, слишком поздно осознав, что сболтнула лишнего, выбежала из-за стойки, подхватывая его под локоть и беспомощно озираясь по сторонам.

– Кто-нибудь! Позовите дежурного доктора, пожалуйста! Тут отец погибшего мальчика, он, кажется, сейчас…

Он с трудом отстранился, высвободил руку и покачал головой:

– Я в порядке. Где мальчик? Я хочу посмотреть на него. – Он немного помолчал, ожидая, когда она ответит, и зачем-то добавил: – Его зовут Филипп.

Это ошибка. Это неправда. Он не умер, они что-то напутали, подумаешь, медсестра сказала – она же не врач, откуда ей знать. Наверное, он просто потерял сознание или в коме, он не мог умереть.

Шерлок шагал по коридору, глядя на блестящие полы из полированного бетона и с трудом преодолевая подкативший к горлу рвотный спазм. Рядом шли какие-то люди, но они благоразумно хранили молчание. Хотя, даже если бы они говорили, он все равно ничего не смог бы услышать и понять.

Тело лежало на металлической каталке в крохотной каморке, за которой открывалась еще одна дверь. С ног до головы его закрывала белая простыня, но даже сейчас можно было узнать эти очертания. Или ему просто показалось, что он узнает Филиппа? Что можно понять, по белой глыбе, из которой выделяются только носки ступней и нос?

Доктор откинул верхний край простыни, и Шерлок отпрянул. Бледное, спокойное лицо.

Он зажал рот ладонью и отчаянно заплакал.

Филипп умер, он действительно умер. Ничего нельзя было изменить – тело принадлежало тому, кто еще сегодня утром был способен злиться, упорствовать и бросать вызов. Теперь это еще по-детски нежное лицо было обескровленным, холодным и противоестественно прекрасным. Темные ресницы, казалось, лежали на самых щеках, а контур губ обозначился резче. Линия острого подбородка переходила в тонкую шею.

– Разрыв аорты, внутреннее кровотечение. Двойной перелом позвоночника и ушиб головного мозга.

Кто это сказал? Зачем они говорят такие вещи? Шерлок думал, что ноги не способны его держать, но он все еще стоял, боясь дотронуться до тела.

– Он умер быстро? – отняв ладонь от лица, хрипло спросил он.

Врач – совсем молодой мужчина, может, даже младше самого Шерлока – ответил:

– Довольно быстро.

– Ему было очень больно?

– Нет, он умер, не приходя в сознание.

Он, наконец, набрался смелости, чтобы прикоснуться к Филиппу. Взяв хрупкое запястье в руку, Шерлок слабо сжал пальцы и опустился перед каталкой на колени. Это был конец всех надежд. Ему и в голову не приходило, что Филипп может умереть – казалось, будто этот ребенок будет жить еще очень долго, и успеет понять, как сильно ошибался, когда грубил своим опекунам или вел себя слишком вызывающе.

Но он умер первым, и теперь всю свою вину предстояло осознать именно Шерлоку, а не кому-то другому.

Расколотый косметический зуб был удален, мизинец правой руки с раздробленными костями ампутировали. София лежала на кровати, и ее тело казалось слишком маленьким и хрупким. На левой стороне лица, от самого лба и почти до подбородка расползался черневший кровоподтек, захватывавший веко и скулу. Сломанная левая рука лежала на перевязи, а ушибленные ребра аккуратно забинтовали и затянули белой тканью.

Она спала или была без сознания – Шерлок так и не понял, в каком состоянии она находилась. Одно было ясно точно: так ей не приходилось чувствовать боль.

– Прости меня, – глядя на то, как медленно поднимается и опадает ее грудь, прошептал он. – Или не прощай. Делай что угодно, только живи, прошу тебя. Только живи.

Светлые ресницы изредка вздрагивали, и ему казалось, что она может проснуться. От этой мысли внутри просыпался страх. Что он скажет ей? Как правильнее себя повести? Медсестра заглянула в палату и попросила его выйти из помещения, на что Шерлок откликнулся почти с облегчением.

Проходили часы, а София не просыпалась. Приближалось утро, и когда в палату заглянул доктор, Шерлок остановил его, положив руку на его локоть.

– Простите, я понимаю, у вас нет времени, но я ее родственник, и хотел бы знать, что с ней произошло. Вернее, я знаю, что случилось, но вы не могли бы сказать, в каком она сейчас состоянии.

Доктор посмотрел на него поверх очков в толстой роговой оправе и нахмурился.

– Сказали, что ее нашли возле брата, и она отбивалась как дикое животное. Синяки сойдут, фантомные боли на месте ампутированного пальца прекратятся, а зуб у нее обязательно вырастет – он и так бы выпал через годик-другой. Но подумайте об ее рассудке. Я не детский врач и уж точно не психолог, но могу сказать, что вам придется пойти на большие жертвы, чтобы она смогла излечиться.

Пророческие слова. Шерлок кивнул, покорно отпуская руку врача и усаживаясь на стул. Нужно было как-то известить Ирену, и ему пришлось вновь вступить в переговоры с медперсоналом, дабы предупредить о том, что ему нужно отлучиться на несколько часов. Медсестра одарила его осуждающим взглядом, и он решил, что она сочла его безответственным и легкомысленным прохвостом, но затем она просто сказала:

– Вам и так не обязательно все время здесь сидеть. Оставьте номер своего домашнего телефона, если он у вас есть, и мы сами позвоним, когда девочка проснется. Совсем скоро ее нужно будет перевести в детскую клинику.

Он продиктовал ей по цифрам нужный номер, а потом поспешно вышел за дверь, намереваясь пуститься в обратный путь к родительскому дому, в котором как раз-таки и не было телефона. Он жалел о том, что родители отказались переехать к нему. Теперь слишком много сожалений просыпалось в памяти, и он не знал, что с ними делать.