Что же до религии королевства, то мнения разнились тогда, разнятся и сейчас. Было ли это преимущественно и фактически католическое королевство, с королем во главе государства вместо папы римского? Или оно переживало исключительный по своей природе переход к более простому и понятному вероисповеданию? Возможно, лучше всего рассматривать его как запутанный и сбивающий с толку процесс вынужденного согласия с желаниями короля. Привычка подчиняться носила инстинктивный характер, особенно когда подкреплялась страхом и угрозой применения силы. Один из французских наблюдателей того времени сказал, что, объяви Генрих пророка Магомета Богом, английский народ не посмеет возразить. Некоторые глубоко верующие люди не могли поступиться тем, что велела им совесть, — например, Томас Мор и Анна Аскью, но для большинства религиозная практика определялась традицией и регламентировалась властью. Обряды богослужения не отличались от тех, что существовали в XIV и XV веках. Свидетельства завещаний указывают на то, что послереформенная религия не оказала существенного влияния на жизнь большей части народа. Узаконив принцип королевского верховенства, Генрих одновременно создал инструмент, который можно использовать для целей религиозной реформы.

Теперь цепи суровой необходимости сковали воедино всех участников драматического действа. Смерть короля стала знаковым событием, разломом в естественном порядке вещей, который следовало незамедлительно восстановить, прежде чем наружу выйдут стихийные силы хаоса. В последние месяцы жизни короля право аудиенции с ним предоставляли сэр Энтони Денни и сэр Уильям Пэджет, личный секретарь. Денни и Пэджет обладали огромным влиянием на больного короля, и вероятно, что в этот критический период они присоединились к реформаторам из Королевского совета.

Осенью 1546 года императорский посол в депеше своему господину описывал неожиданный рост влияния реформаторов. «У этих протестантов, — заявил он, — есть свои общеизвестные идеологи… Я даже слышал, что некоторые из них снискали большую благосклонность короля; жаль, что их нельзя отправить подальше от двора — туда, где они были еще в прошлом году». Двумя самыми влиятельными из них он назвал «графа Хартфорда и лорда-адмирала». Эти двое сановников, Эдуард Сеймур и Джон Дадли, действительно будут задавать тон правлению следующего монарха.

Эдуард Сеймур, граф Хартфорд, приходился принцу Эдуарду дядей; он был старшим братом Джейн Сеймур и после бракосочетания своей сестры с английским королем стал камергером личных покоев Генриха. Он получил титул графа во время крестин маленького принца и уверенно завоевал благосклонность короля; он также был назначен смотрителем Шотландских марок, или северных границ с Шотландией, где с блеском продемонстрировал свое воинское мастерство. Он принимал участие в шотландской и французской кампаниях короля и стал, таким образом, доверенной правой рукой короля в ратных делах. Джон Дадли был сыном королевского советника, обезглавленного в начале правления Генриха. Вскоре он прекрасно проявил себя в мореходном искусстве и прошел путь от вице-адмирала до лорда-адмирала; он также участвовал в экспедициях против Шотландии и Франции, чем завоевал восхищение и дружбу Генриха. Сеймур и Дадли, в сущности, оба были полководцами.

Их, в силу изложенных обстоятельств, глубоко беспокоил вопрос последней воли и завещания короля. Оно датировано 30 декабря 1546 года, когда до его смерти оставалось чуть меньше месяца. Изначальная версия была пересмотрена Генрихом 26 декабря в присутствии некоторых членов Королевского совета. Среди них мы можем видеть Денни и Пэджета, Сеймура и Дадли. Генрих завещал корону своему сыну и его потомству; при отсутствии такой возможности следующими претендентами он называл детей, рожденных от его королевы, однако тут он, возможно, несколько недооценил ситуацию. Трон перейдет к леди Марии, а затем — к леди Елизавете. Так и случилось. Право престолонаследования затем переходило к потомству его младшей сестры, герцогини Суффолк, исключая тем самым претензии на престол со стороны шотландской семьи Стюарт, с которой породнилась его старшая сестра. Это привело к серьезным разногласиям во время правления Елизаветы.

Затем Генрих назначил шестнадцать своих подданных членами регентского совета, чтобы осуществлять контроль над правлением Эдуарда VI в первые годы. Однако он так и не подписал завещание. Он тянул с этим до последнего момента — вероятно желая оставить за собой возможность изменить отдельные детали и тем самым поддерживать порядок при дворе. Позднее завещание подписали «сухой печатью», или факсимиле, за день до его смерти, 27 января. Задержка, возможно, позволила кое-кому творчески подредактировать текст. Подпись, проштампованная на завещании и затем обведенная чернилами, также была подстроена на той стадии, когда король уже не мог никак реагировать на какие-либо изменения.

Все члены регентского совета были «новыми людьми», или теми, кого можно назвать профессиональными придворными, кто приобрел высокое положение при дворе в последние годы правления Генриха. Представители аристократии добились этих званий лишь сравнительно недавно. Некоторые из них, включая Денни и Сеймура, склонялись к реформированной вере, однако большинство чувствовало себя вполне уютно в том религиозном миропорядке, к которому компромиссным путем пришел Генрих. Король активно стремился к равновесию и умеренности в регентском совете для юного наследника.

Возможно, именно поэтому Стивена Гардинера, ведущего консерватора, исключили из членов совета. Король, очевидно, подозревал Гардинера в симпатизировании папе римскому, что заключало в себе двойную опасность для малолетнего Эдуарда. Генрих самостоятельно принял это решение. Сообщается, что он вычеркнул имя Гардинера с пометкой, что «он своенравный человек и не должен находиться подле его сына». Пэджет докладывал, что он и другие подданные пытались разубедить короля, но Генрих резко оборвал их, заявив, что «дивится нашим словам, ведь мы же все знаем, какой он своенравный человек». Король, по свидетельствам очевидцев, сказал: «Я прекрасно его помню и неспроста исключил его имя; ибо, упомяни я его и одного из вас [совета] в моем завещании, он станет чинить препоны всем вам, и не должно вам управлять им; у него такая беспокойная натура. Я бы лично мог распоряжаться им и пускать в ход для разных целей, по моему благоусмотрению; однако вам того делать не следует». Отстранению Гардинера, возможно, больше способствовали соображения эмоционального характера, нежели доктринальная подоплека. Вероятнее всего, король стремился продолжить свою политику «срединного пути» в реформированной католической вере. Тут его, однако, ждало разочарование.

Наследник престола в своей летописи описывал события, развернувшиеся сразу же после смерти короля. Эдуарда, гостившего в замке Сеймура в Хартфорде, доставили во дворец Энфилд, где сообщили о смерти отца. «На следующий день… он [сам Эдуард] был доставлен в лондонский Тауэр и пробыл там три недели; тем временем совет собирался на ежедневные заседания для исполнения королевского завещания». Затем он сообщает, что «они решили избрать герцога Сомерсета регентом королевства и короля». Герцогом был не кто иной, как сам Эдуард Сеймур, получивший этот титул после того, как стал регентом.

Пэджет и Сеймур организовали заговор еще при жизни умирающего короля. «Вспомните то, что пообещали мне в зале Вестминстера, — писал позже Пэджет Сеймуру, — прежде чем почивший ныне король испустил свой последний вздох. Вспомните то, что пообещали мне сразу же после, обсуждая со мной план касательно занимаемого вами сейчас положения». Через сутки после смерти Генриха Сеймур отправил послание Пэджету из Хартфорда. Письмо было отправлено между тремя и четырьмя часами ночи, а забравшему его посыльному было приказано «спешить, спешить что есть мочи, спешить со всем усердием, ради своей жизни, ради своей жизни». Сеймур сообщил Пэджету, что «по ряду соображений, я считаю нецелесообразным раскрывать народу» подробности королевского завещания, пока они не встретятся и не устроят дела таким образом, «дабы впоследствии избежать противоречий».