Пьян был, ничего не помню! — официально заявил Юрий Антонович и испугался: кто поверит человеку, утверждающему, будто он три года подряд был пьян?

Но Марианна Винтер, кажется, поверила.

— Пьяный человек не может быть свидетелем противоправных действий члена, — согласилась она. — Нужно прояснить некоторые моменты биографии свидетеля. Гражданин Тудыкин, узнав, что у вас должен родиться ребенок, вы в панике покидали будущую мать и отбывали в неизвестном направлении?

— Почему же в панике? — возмутился Юрий Антонович. — Я им деньги предлагал! На аборт, то есть! Не брали!

— Тише, свидетель, тише. Записываю: в состоянии аффекта покидал женщин, потому что не хотел нести материальную ответственность за преступления подсудимого. И больше не появлялся.

— Не появлялся?

— Да.

— И в воспитании обоих младенцев участия не принимал? — допытывалась судья. — Да не волнуйтесь вы, свидетель. Мы же понимаем, что вы не можете отвечать за все безобразия подсудимого. Значит, когда выяснялось, что вы должны платить алименты, вы с чистой совестью меняли местожительство. Так?

— Так…

— Я вам сочувствую. Итак, подсудимый! — голос судьи стал грозен. — По совокупности преступлений вы приговариваетесь к десяти годам лишения свободы!

Проказник рухнул без чувств.

— Посади его в камеру, Марго, — велела судья.

Блондинка протянула нежные ручки, и Юрий Иванович едва не грохнулся по примеру проказника, увидев, как с пальцев слетают металлические струны, соединяются в сетку, сетка накидывается на проказника, прижимается к нему и, просочившись сквозь кожу, исчезает, не оставив следа.

— Что это?.. — без голоса спросил Юрий Антонович.

— Поздравляем вас, свидетель. Подсудимый больше не введет вас в расходы. Вам не придется прятаться от алиментов и работать без официального оформления трудовой деятельности. Вы можете вздохнуть с облегчением… — Судья улыбнулась. — Вам предстоят десять лет спокойной жизни. А за это время подсудимый одумается и уже не захочет безобразничать.

— Как это — не захочет?!

— Десять лет лишения свободы — хорошее средство для таких подсудимых. Только вы ему порнографических журналов не показывайте — плакать будет.

— Да вы что? Охренели? Как же я теперь?.. — забормотал Юрий Антонович. — Как же я без него?..

— Вы чем-то недовольны? — удивилась Марианна Винтер. — Девочки, он недоволен!

— Пусть он подаст апелляцию, — предложила белокурая Марго. — Помогите ему составить! Только с апелляцией такое дело — ему сперва придется возместить материальный ущерб. Сумма алиментов в первом случае за восемь лет, во втором — за четыре года. Матильда, сделай-ка распечатку.

Перед Юрием Антоновичем положили листок с такими цифрами, что глаза у него полезли на лоб.

— Вот и всё, — сказала Марианна Винтер. — Выездное заседание суда объявляю закрытым. Идемте, девочки. Мы сегодня неплохо поработали.

— Привет подсудимому! — Марго помахала ручкой. — Вы мою Матрену с собой взяли?

— Как же без нее? Открывай окошко.

Три метлы ворвались в комнату и устремились к хозяйкам. Матильда сложила все бюрократическое имущество в портфели, а портфели пристегнула к отполированным палкам.

— Матрена, Матрёнушка… — Марго погладила взъерошенные прутья. — Не поминай лихом, подсудимый!

Когда последняя метла со свистом унеслась в окошко, Юрий Антонович посмотрел на узника незримой решетки, схватился за голову, сел и громко заплакал.

Юлия Рубинштейн. Собственноручно

— А главная бумага где?

Слова сторож выговаривал нечётко, с просыпу или спьяну. И какая бумага ему главная, было не понять.

— Вот все документы, — сказал Малёхин и снова сунул сторожу всю пачку.

— Не-не, — отстранил тот его руку нечистой грабкой с чёрными ногтями, — ты главную. Собственноручное прошение.

Малёхин промолчал, наверное, минут пять. Чтобы насамогоненный доверху кекс мог выговорить такое, да таким тоном. Пять минут молчания по дядюшке.

— Чьё… собственное… ручное…

— Покойного! Ик! — торжественно завершил сторож.

— Да ты что… да…

Малёхин понимал, что он бесправен, что над ним глумятся, что плевать против ветра… — и так далее, но не в силах был остановиться. Точку поставил только хлопок двери в сторожку.

Со злости Малёхин так стукнул дверцей своей «семёрки», что чуть не развалил её вдрызг. Придётся назад, в Гдов.

В ритуальной конторе «Покой» при райзагсе девушка-приёмщица, зевнув, подтвердила:

— Да, с послепасхи… с радоницы… нынешнего года… Требуется собственноручное заявление покойного.

— Завещание, где было бы? — Здесь Малёхину было легче объясняться, здесь хотя бы понимали привычные термины. Да и выглядела приёмщица симпатично: пухлые губки, холеные накрашенные ноготочки, глазки с поволокой. Не тот вурдалак с чем-то запёкшимся под ногтями.

— Нет, — вздохнула девушка. — Ну как вы все не понимаете. На подзахоронение нужно личное, собственноручно написанное, синими или лиловыми чернилами, напечатанное не принимается, заявление покойного по установленной форме, с перечислением всех захороненных на указанном покойным кладбище родственников со степенями родства, завизированное этими родственниками.

И она вскинула на Малёхина ясно-серые глаза, широко взмахнув ресницами.

Голова Малёхина отказывалась варить.

Он всё же преодолел себя и выдавил:

— А форму… ознакомиться?

Девушка подвинула к Малёхину по столу лист.

Как взял его в руки, как вышел из кабинета, как очутился на парковке — Малёхин не помнил. Очнулся, когда сообразил, что сейчас ткнётся лбом в столб.

На столбе трепыхались клочья. Так же, как и у Малёхина всё трепыхалось внутри. И мелькало перед глазами.

Вчитался. Привычка, что поделать. Увидел что напечатанное — читай.

«ВЫЗОВ ДУХОВ»

Каких ещё духов… Шанель? Красная Москва?

Неуместное просвистело игриво в замученных извилинах, но читать и понимать стало легче. Вызов духов, дипломированный спирит, любая эпоха со времени заселения края (VII век), материализация артефактов за отдельную плату. И борода телефонов понизу объявления.

Конечно, это не монтировалось с малёхинским высшим техническим, ещё советским. Но вдруг там внесут ясность — почему тот хрон и эта фифа, да такую одинаковую фигню? Не в полицию же, в самом деле. Попробуй здесь её ещё найди.

По телефону ответил поставленный лекторский голос:

— Собственноручно покойным? Вы знаете, сударь, у нас онлайн не приветствуется. Все договорённости только при личной встрече.

Малёхин перевёл дух. Как приятно общаться с таким человеком. С каким именно — так и не отдал себе отчёта.

Под ложечкой нехорошо задрожало, когда въехал в ворота по адресу, названному уверенным голосом. Проулок между двух стен старого закопчённого кирпича, нескончаемой длины проулок. И где могут тут быть дома-то таких размеров? Кованые ворота, каждая половина украшена кованым же изображением парусника и какими-то незнакомыми символами полукругом под ним.

Когда капот «семёрки» приблизился вплотную к железу, ворота заскрежетали и открылись. Обе половины строго одновременно, симметрично. Никого за ними не было.

— Кар-р-р! Гар-р-р! — раздалось сверху.

— Заезжайте, — донеслось из окна, выходившего во двор. — Я вам открыл, а закроются сами.

Офис дипломированного спирита был всему этому под стать. Компьютерный стол с этажеркой и на нём двадцатичетырёхдюймовый монитор. Кабели под ногами, во все углы. Высоченный, как в средневековом соборе, стрельчатый лепной потолок. Диплом в рамке, готическим шрифтом, кое-как прочёл: ACADEMIA SPIRITICA. Вместо подписи бурый оттиск пальца. Над дипломом — череп. Настоящий, человеческий. На противоположной стене гобелен с планетами, в том числе языкато-пламенным Солнцем, обращающимися вокруг Земли. И рядом шкаф, полный железок самого археологического вида.

Договор был составлен быстро.

— Принципиально не нанимаю секретарш, после того как лучшую сожгли в Нюрнберге в тысяча шестьсот… дай нечистый памяти… исполняла по своей профессии должность, облако ей пухом… Только сам. Перекусить тоже не предлагаю, не все могут при свете очей моего учителя и советчика… — И кивнул на череп. — Значит, собственноручное… Как вашего родственника зовут? Малёхин Неодим Прохорович? — прошение о подзахоронении на кладбище деревни Лунёвщина Гдовского района Псковской области, заверенное. Крещёный Прохорович-то? Кто он вам?

— Дядя, — буркнул советский инженер. — И как вы себе представляете имя Неодим в святцах? Любого попика кондратий бы объял.

Дипломированный спирит расхохотался. Неприятно, лязгающе.

— Это упрощает. Кстати, не представился: Вальдемар.

— Артур Михайлович, — ответил Малёхин.

— Тоже упрощает. Ясно, что некрещёный. Как я понял, действуем немедленно?

Малёхин кивнул в ответ на оба вопроса-утверждения сразу.

— Значит, непременные условия… Пока идёт… э-э-э, процесс — никаких