Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, в этом отрывке говорится, что приходит язычница – это подчеркнуто. Она просит Иисуса, чтобы он исцелил ее дочь, которая одержима бесом. Иисус произносит конкретные слова: «Дай прежде насытиться детям; ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Получается, он отказывает. Это достаточно жесткие слова в ответ на просьбу об исцелении дочери. Исцеление – это же не материальная ценность: если Иисус исцелит дочь язычницы, никакие крошки со стола у детей не пропадут. И если есть дар исцелять, он может это сделать (тем более, если у просящего есть вера) – ни от кого точно не убудет. «Дай прежде насытиться детям» – выходит, он не против исцелить, но потом, не сегодня? В тексте даже сказано, что Иисус хотел утаиться – не хотел, чтобы его кто-то тревожил.
В общем, можно рассматривать эту ситуацию как свидетельство достаточно узконаправленной проповеди. Но попробуем посмотреть на эту историю по-другому. Евреи считали язычников собаками. Но и язычники относились к евреям абсолютно так же. То есть язычники тоже не считали евреев за людей. Вообще, история с отказом в человеческом достоинстве представителям другого этноса очень характерна для древнего мира. Например, для жителя греческого полиса гражданином и человеком является только тот, кто живет в городе, в ограде [70]. Поэтому он – гражданин и, соответственно, человек, который объединен с прочими согражданами какими-то социально-этическими правилами, принципами, законами.
Евреи считают, что люди – это евреи, римляне – что римляне, греки – что греки. Все остальные – не люди, а просто существа. Человеком, согласно представлениям древнего мира, тебя делает принадлежность к конкретной культуре, а если к конкретной культуре ты не принадлежишь, то ты и не человек. Соответственно, эта оппозиция между евреем и язычницей понимается вполне однозначно: некоторые люди имеют в себе чуть больше человеческого, некоторые чуть меньше. А за границами вообще могут жить непонятные собакоголовые люди – кинокефалы, у которых вроде бы все как у людей, а вот голова, наверное, как у собак, и говорят они, как будто бы лают – издают непонятные, варварские звуки. И коль скоро где-то там живут собакоголовые люди, наверное, они должны где-то встречаться. Кстати, вы можете посмотреть на икону мученика Христофора – это икона святого с головой собаки, причем, чем более древние иконы вы найдете, тем более очевидно изображение собачьей головы. Есть две редакции жития про мученика Христофора. В одной версии жития он действительно из племени кинокефалов и служил в императорской армии. В другой он превращается просто в человека, который был сначала очень красивым, а потом решил, что не нужно быть внешне красивым, и Господь его сделал безобразным. Вторая история более поздняя и возникает тогда, когда становится понятно, что кинокефалы вокруг империи не бродят. Был ли реально человек с головой собаки, можете судить сами. Кстати, есть конкретный день празднования его памяти. Аутентичное житие святого Антония Великого содержит эпизоды, где он встречается в пустыне с кентаврами и фавнами, беседует с ними на богословские темы. Это житие Антония Великого написано другим святым – Афанасием Великим. Понятное дело, что воспринимать всерьез это можно только с очень большой натяжкой, и потому мы говорим только о мифологических аспектах сознания человека в эту эпоху.
Итак, Христос отказывает сирофиникиянке, которая приходит к нему и просит: «Исцели мою дочь». Женщина настаивает, она говорит по сути: «Ну как? Вот даже псы у детей под столом крохи едят». И после этого он совершает исцеление.
Если рассматривать это в узконациональном контексте, вся эта история говорит об определенном смирении перед истинностью иудаизма. То есть нужно просто правильно попросить, что и делает эта женщина. Очевидно, что это один из возможных вариантов понимания ситуации.
Но возможен и другой вариант. Между евреями и язычниками существует в первую очередь культурная граница. И когда женщина-язычница приходит к Иисусу с просьбой об исцелении, и она, и сам Христос прекрасно знают, что эта граница существует, что им не положено взаимодействовать, общаться, пересекаться. И если женщина на это пошла, то это ее попытка нарушить границу, которая не подвергается сомнению никем и которая имеет значение для всех. Для иудеев вопрос взаимоотношений с язычниками – вопрос чистоты их веры, а для язычников – вопрос их собственного достоинства. Зачем им нужно общаться с евреями, которые так плохо о них думают? И вот именно про эту границу, очень возможно, и идет речь. Приходит женщина и просит об исцелении, на что Христос ей напоминает, что между ними существует стена, их ничто не соединяет, и он не может ей помочь, ведь они разделены. Женщина отвечает, что она принимает наличие границы, но считает ее неважной в контексте ситуации, когда ее дочь нуждается в исцелении и помочь может только Христос. И женщина готова эту черту перешагнуть, смиряя себя: «псы под столом у детей крошки едят». И, раз она осознает эту границу и ее условность, Христос ей помогает.
Почему это все очень важно? Потому что внутренние границы – настоящее препятствие. В эпизоде, где говорится: «И не совершил там многих чудес по неверию их» (Мф. 13:58), – у людей тоже внутри была некая граница, стена, которая отгораживала их от самого Христа, который мог бы их исцелить. Они не верят, и, значит, дверь закрыта. Здесь та же самая история. Женщина готова перейти границу, обусловленную этносом, о которой ей сказал Христос. И она пересекает ее. Язычница не просится в ряды