— Возможно, ее видения имеют такую же природу, — сказал Виктор. — И если все так, то пребывание Варламовой в университете опасно. Странно, что Завадский этого не понимает.

— Завадский? — Стас криво ухмыльнулся. — Да будет тебе известно, мой дорогой друг, что Завадский и Варламова — любовники.

Виктор остановил на нем холодный, неподвижный взгляд.

— Ты ничего не путаешь?

— Ребята видели, как они вместе шли в блок к Варламовой. — Стас усмехнулся и добавил: — Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Н-да… — задумчиво проговорил Виктор. — Выходит, наша колдунья сумела охмурить даже Завадского. Ей повезло, что на дворе двадцать первый век. А я бы не отказался поднести спичку к куче сухого хвороста…

— Ты уже поднес, — подал вдруг голос Жиров.

Виктор взглянул на него неприязненно, но без всякого удивления.

— О чем ты?

— О Кольке Сабурове, — с обезоруживающей простотой ответил здоровяк. — Это ведь ты его сжег?

Лицо Виктора оцепенело. Стас и Эдик Граубергер вперили в него любопытные взгляды, ожидая ответа. И ответ последовал.

— Ты что, рехнулся? — процедил Виктор сквозь зубы. — Что ты несешь?

— А разве нет? — Жиров улыбнулся и весело ему подмигнул. — Брось, Витек, я все равно никому не скажу.

Несколько секунд Бронников молчал, а потом четко и раздельно выговорил, чтобы даже такой безмозглый идиот, как Жиров, понял его слова:

— Жир, я очень сильно люблю свою мать. В последнее время она себя неважно чувствует, но я клянусь ее здоровьем, что не сжигал этого кретина.

Что-то такое было в интонации Виктора, отчего Жиров перестал улыбаться и даже чуть-чуть побледнел. Здоровяк облизнул губы и спросил:

— Тогда кто? Кто его сжег?

Терпение Виктора иссякло. Он сжал кулаки и, сверкнув холодными, как замороженное стекло, глазами, задушевно проговорил:

— Послушай, Жир, я всегда относился к тебе, как к безобидному чудовищу. Но если ты продолжишь говорить со мной в таком тоне, я…

Стас встал между Виктором и Денисом.

— Кончайте, парни, — добродушно проговорил он. — Мы не за тем собрались, чтобы ссориться. Жир, попроси у Витьки прощения.

Верзила хотел возразить, но, наткнувшись на строгий взгляд друга, обмяк. И, пожав покатыми медвежьими плечами, пробормотал:

— Хорошо, прошу.

Стас удовлетворенно кивнул, вновь отошел к подоконнику и коротко спросил:

— Что будем делать?

— А что ты предлагаешь? — откликнулся, поблескивая очками, Эдик Граубергер.

— Нужно устроить Варламовой что-то вроде тест-драйва. Проверить ее на предмет скрытых и явных патологий.

— Точно! — кивнул Жиров. Но тут же озабоченно нахмурился и уточнил: — А как мы это сделаем?

Стас усмехнулся:

— Сделаем. Но только если вы не против.

Бронников задумался.

— Признаться, она мне порядком надоела, — проговорил он, хмуря брови. — Сует нос в чужие дела, все время что-то вынюхивает, на кого-то стучит… В былые времена такие «заблудшие души» лечили простым и надежным способом.

— Каким? — спросил Стас.

— Устраивали им «темную».

Стас тихо засмеялся:

— У тебя какие-то пионерские представления о каре. Друг мой, мы живем в жесткое время. И действовать должны соответственно.

— Ты предлагаешь ее…

— О нет! — Стас не удержался и хихикнул. — Я предлагаю немного позабавиться, только и всего.

Светлые брови Виктора сошлись на переносице.

— И все-таки не понимаю, что ты имеешь в виду.

— У меня есть план. Но не швыряйтесь в меня камнями, если он покажется вам диким. Просто выслушайте и обдумайте. Если не согласитесь — я не буду настаивать.

— А мне на ее лекциях интересно, — вклинился вдруг в разговор Жиров и отхлебнул из банки пива.

На него воззрились три пары глаз.

— Чего? — сухо переспросил Стас.

— Ну… я хотел сказать, что слушать про призраков и алхимиков интереснее, чем зубрить сопромат.

— Я вижу, она тебе здорово проехалась по мозгам, — заметил Эдик Граубергер. — Quos Deus perdere vult dementat prius[1].

— Чего? — не понял Жиров.

— Киргизская поговорка, — пояснил Стас.

Жиров понимающе кивнул:

— А-а…

— Так ты не хочешь, чтобы мы проучили ее?

Под напором приятеля Жиров забеспокоился.

— Да нет, наказать-то ее нужно… — проговорил он неуверенно, — только я не знаю как.

— А не знаешь, так помалкивай. Если нет возражений, я приступаю к изложению своего плана.

На сей раз возражений не было.

2

У него было тяжелое детство. Мальчишки во дворе дразнили его «свином» и «жиртрестом». Одноклассники издевались, старшие школьники лупили почем зря. Общее мнение гласило, что он страшный, жирный и тупой. Да и сам Денис Жиров очень долго думал о себе именно так. У него не было друзей, но он не искал ничьей дружбы, заранее зная, что получит отказ. В таких условиях и сформировался его характер, основной чертой которого стала неопределенность. Он не был ни жесток, ни добр, ни сентиментален, ни груб. Он привык действовать, исходя из ситуации, и иногда ощущал себя чем-то вроде огромного хамелеона.

Иногда Денис чувствовал, что вовсе не так туп, как привык о себе думать. Просто изображать тупого стало одной из привычек, которые помогли ему выжить. Он безумно боялся одиночества и был зеркалом, перенимающим черты у окружающего мира, чтобы почувствовать себя его частью.

Денис понял, что даже в таком жутком мире можно неплохо устроиться. А понял он это, когда вырос и выяснил, что стал выше и сильнее большинства знакомых ему людей. Ведь основным рычагом в их мире была сила.

Однажды, будучи в подпитии, Денис рассказал Стасу Малевичу о своем детстве и о своих страхах. Стас никогда не вспоминал о том разговоре, но Денис знал, что разговор не забыт. Стас никогда и ничего не забывал.

Конечно, Денис понимал, что Стас манипулирует им, но не возражал. Так или иначе, Стас защищал его от всего жестокого и непонятного. Как защищали в детстве мать и отец.

Когда Стас притащил в блок пьяную Настю Горбунову, Денис возмутился, но вовсе не потому, что она была «грязная».

Дело в том, что Настя давно ему нравилась. Это, конечно, ничего не значило. Мало ли кто кому нравится… Но Денис испытал настоящий укол ревности, и, пожалуй, с ним такое случилось впервые.