«Мир не изменился, — думал Герка, пытаясь нагнать широко шагающую панкушку. — Изменился только Герка Воронцов. А мир все тот же». И он улыбался самому себе. Не потому, что ему нравилось новое циничное «я», а потому, что, несмотря на все испытания, он все же оказался недостаточно циничен для всего этого. Обновленного Герку Воронцова все еще волновала судьба других людей.

* * *

Как только парочка скрылась за первым же поворотом, диалог между Швецом и Хозяином оборвался. Долгое время старики — древний библиотекарь и молодящийся модник — прессовали друг друга тяжелыми хмурыми взглядами. Наконец, не выдержав, Швец отвел глаза. Остен довольно улыбнулся и подмигнул ему.

— Красиво сыграл, Швец, снимаю шляпу! — шепнул он так, чтобы его слышал только директор. — Знаешь, на секунду мне показалось, что ты действительно желаешь со мной потягаться.

Директор библиотеки молчал, не поднимая глаз.

— Я рад, что ты осознаешь, чем бы это закончилось, — Остен самоуверенно ухмыльнулся. — Пожалуй, я не зря оставил тебя в моем городе.

— Идите уже, Федор Михайлович, — следуя взглядом за убегающими в водосток ручейками крови, вздохнул Швец. — У меня тут уборки — непочатый край.

* * *

Если хотите узнать, как пахнет городская свалка, возьмите ведро изрядно подгнивших овощных очистков и высыпьте их на открытый огонь. В печь или в костер, неважно, результат будет один и тот же — удушливый запах тлеющей гнили. Тухлый, тошнотворный, раздражающий слизистую оболочку носа. Несносный и бесцеремонный, словно подвыпивший гуляка, настойчиво пытающийся завязать с вами разговор в вагоне метро, этот запах вцепится в вашу одежду и волосы. Он не отпустит, даже когда вы сойдете на своей станции, а потащится следом, неловко предлагая свою ненужную дружбу. От него крайне трудно отделаться. Фактически, от неприятного осадка, который запах помойки оставляет на любом посетителе, можно избавиться, только надолго запершись в душе. И если вы точно знаете, что ближайшая душевая находится от вас на приличном расстоянии, измеряемом даже не в метрах, а в днях или неделях, стоит крепко подумать, прежде чем вступать с ним в тесный контакт.

Герка Воронцов всеми силами старался разучиться обонять. Никогда, ни при каких обстоятельствах наш герой не мог подумать, что одно из пяти основных чувств, доступных человеку, станет настоящим проклятием. Здесь открывались самые невероятные — нет, не горизонты — скорее, бездны зловония. Неожиданно для себя Герка прочувствовал всю силу глагола «смердеть», который раньше вспоминал только на уроках литературы, когда требовалось привести пример анахронизма. Свалка смердела. Юноша украдкой толкнул локтем Лилю и, стараясь не дышать носом, шепнул:

— Когда ты говорила, что это не самое приятное место, могла хоть намекнуть… Я бы респиратор купил или повязку марлевую. Пять аптек проехали!

— Крикни громче, а то Юдин не слышит, — прошипела в ответ Лиля. — Пойми, Гера, как только мы появляемся здесь в марлевых повязках, мы в тот же миг отправляемся искать другое временное убежище.

— Почему?

— Потому что не лезут в чужой монастырь со своими гранатами! Уважать нужно тех, у кого просишь защиты, а не тыкать в лицо, что они живут в зловонии и гнили. Хочешь обидеть Юдина? Валяй, можешь просто скривиться от запаха так, чтобы он это заметил… После этого мы просто пройдем свалку насквозь и отправимся…

Девушка резко оборвала себя, широко улыбнувшись обернувшемуся через плечо проводнику, семенящему шагов на пять впереди. Юдин, классический «бывший интеллигентный человек», вел их последние полчаса, умело обходя насыпи, холмы и горы разнообразного мусора известными только ему одному заповедными тропами. Как он находил приемлемые дороги в этом хаосе, состоящем из пластиковой тары, гниющих объедков, сломанных вещей, ветхой одежды, упаковок всего и вся, старой раскуроченной мебели, не пригодившихся в хозяйстве запчастей, тяжелой, вымокшей бумаги, дохлых крыс и несметных полчищ тараканов, оставалось загадкой, которую Герка списывал на природное чутье, сродни чутью индейцев, с легкостью ориентирующихся даже в самом глухом лесу. Невысокая, узкоплечая фигура Юдина в поношенном клетчатом пиджаке на грязную майку-алкоголичку то шла вплотную к беглецам, добавляя в царящую вокруг вонь пикантную нотку немытого тела пополам с пропитанной потом одеждой, то убегала вперед, надолго скрываясь среди мусорных куч. Всякий раз, когда казалось, что идти дальше некуда, что уж на этот-то раз они точно зашли в тупик, Юдин возвращался, молча махал рукой, приглашая следовать за собой. Они следовали. И точно по волшебству, горы хлама расползались в стороны, являя взору неширокую утоптанную тропку, по которой вполне можно было пройти гуськом. Один раз Герка обернулся, пытаясь запомнить путь назад, но в глазах тут же зарябило от разноцветного рваного полиэтилена, мятых сигаретных пачек и размокших этикеток. Так что заготовленную язвительную реплику про помоечного экскурсовода он довольно быстро стер из памяти как не пригодившуюся.

Проводнику Воронцов не доверял, как с недавних пор не доверял практически всему, имеющему отношение к миру, живущему за счет чужой удачи. Да и как доверять существу, которое обитает под мостом и жрет кошек? Об этом Воронцову украдкой шепнула на ухо Лиля. Юдин встретил их на границе Сумеречей, куда беглецы долго добирались на самой обычной маршрутке. Низенький бомж сидел на бетонной, размалеванной матерными надписями остановке и курил «Беломор». Герка не думал, что еще хоть кто-нибудь курит «Беломор». Собственно, он даже не знал, что эти папиросы все еще выпускают, считая их атрибутом старых кинокомедий. А Юдин просто сидел и курил, глядя в пустоту, расчесывая пятерней спутанные грязные волосы, весь словно выпавший из вытрезвителя времен Советского Союза.

Он даже не стал с ними здороваться. Встав, затер папиросу о стену остановки. Судя по черным следам, оставленным на бетоне ядреными «бычками», делал он это не в первый, и даже не в сто первый раз. Короткий кивок вместо приветствия — вот все, что досталось путникам. А потом проводник повернулся к ним спиной и двинулся в запутанные лабиринты сумеречской промзоны. Останавливаться и смотреть, успевают ли беглецы за его широким шагом, Юдин не собирался. Порой казалось, он идет на ходулях, скрытых обвисшими трениками с лампасами и стоптанными кирзовыми сапогами, — настолько быстро и ровно отмеряли его ноги пространство.

Их путь пролегал вдоль бетонных заборов, снабженных обязательными дырами, похожими на бреши от прямого попадания снарядов. За заборами, плотно прижимаясь друг к другу рыже-кирпичными боками, теснились пустующие мрачные склады и другие здания, вокруг которых сновали подозрительные личности. Толстые, похожие на ржавые кишки трубы вылезали из самодовольно коптящих небо котельных и, выгибаясь на все лады, ползли в сторону города. Разношерстные стаи бродячих собак и одинокие серые вороны провожали путников взглядами, полными ожидания их скорой смерти. Через непродолжительное время этот безрадостный маршрут вывел троицу на проселочную дорогу — укрепленную щебнем грунтовку. О том, что дорога эта ведет к месту, куда со всех Сумеречей могучим потоком стекаются отходы жизнедеятельности горожан, Герка начал догадываться, когда мимо них, яростно сигналя, начали носиться огромные мусоровозы. Но до последнего надеялся, что их проводник свернет куда-нибудь до того, как в поле зрения появится будка сторожа и перекрывающий проезд полосатый шлагбаум. Теперь, топая в самом сердце мусорных залежей, Воронцов прилагал все силы к тому, чтобы не морщиться.