«коммерческую нелепость» этого «идейно необходимого дела»[348]. В весенние и осенние месяцы того багряного года Богданов критиковал «ленинизм» и прочие «максимализмы», поддавшиеся «атмосфере миража, в которой смутные прообразы социализма принимаются за его осуществление». Богданов первым критически проанализировал «военный коммунизм» и ввел самый термин; Скворцов-Степанов отказался включить главу о «военно-экономических формациях» в написанное в соавторстве первое издание второго тома «Курса политической экономии» в 1918 году[349].

Но в революционной России, провозгласившей себя республикой, а после «военно-коммунистической революции» Ленина[350] «Республикой Советов», возник Пролеткульт. Во главе его встали бывшие участники группы «Вперед» и парижской «Лиги пролетарской культуры». Луначарский, вернувшийся в партию в канун Октябрьского переворота и после него вошедший в правительство как нарком просвещения, энергично поддерживал Пролеткульт. Богданов, не скрывавший разногласий с большевиками, от возвращения в партию и «любого поста» в Наркомате просвещения отказался. Но в деятельность Пролеткульта включился охотно, так как ведь это была трибуна для пропаганды «всеобщей организационной науки». Но именно это и стало роковым и для тектолога, и для организации.

Пролеткульт активно просуществовал всего 3 года, а его критика растянулась на целое столетие. «Те, кто поверхностно соприкоснулся с тем, что тогда творилось в стенах Пролеткульта, слишком поспешно заклеймили его работу варваризмом и посягательством на что-то и на кого-то. Это нелепый вздор», – писал известный режиссер и актер Александр Мгебров[351]. Да то, что программа Пролеткульта состояла в отрицании насле дия прошлого, – нелепый вздор. Это осудили и Богданов[352], и делегаты Всероссийской конференции Пролеткульта, которым Богданов перед своим докладом «Пролетариат и искусство» раздал копии снимков наскальных изображений Альтамирской пещеры, озвучив идею сотрудничества поколений – «все работники, все передовые борцы прошлого – наши товарищи, к каким бы классам они ни принадлежали»[353]. Но Ленин не хотел усиления идейного влияния хотя бы и политически лояльного Богданова и в новобольшевистском журнале «Просвещение» появились критические статьи о богдановских экономических учебниках[354].

Единственным из молодых большевиков, питавшим «еретическую склонность» к философии Богданова, был главный редактор партийной газеты «Правда» Н. Бухарин. Но он благоговел перед Лениным-политиком и написал резкую рецензию на порицавшую «военный коммунизм» книгу Богданова «Вопросы социализма»[355]. Сам предсовнаркома Ульянов-Ленин тогда утверждал, что не знает ни одного сочинения о социалистическом обществе, «где бы указывалось на ту конкретную практическую трудность, которая встанет перед взявшим власть рабочим классом, когда он задастся задачей превратить всю сумму накопленного капитализмом богатейшего исторически неизбежно-необходимого для нас запаса культуры и знаний и техники – превратить все это из орудия капитализма в орудие социализма»[356]. Это была ложь, так как именно данную «конкретную практическую трудность» ставил во главу Богданов и в своей концепции «пролетарской культуры», и в «Тектологии», и в разруганных Лениным романе «Инженер Мэнни» и книге «Вопросы социализма»!

Но Ленин решил, что его удержанной в кровопролитной Гражданской войне власти не нужна «выдумка новой Пролеткультуры», и вместе с Г. Зиновьевым начеркал разносное «Письмо ЦК РКП(б) о Пролеткультах», а также распорядился переиздать «Материализм и эмпириокритицизм», снабдив его нелепой статьей В. Невского (Кривобокова), якобы убедившегося в том, что под «видом “пролетарской культуры” проводятся А. А. Богдановым буржуазные и реакционные воззрения»[357]. Ярлык «буржуазные и реакционные воззрения» относился к переизданной книге «Философия живого опыта», где на паре страниц Богданов отстаивал преимущества эмпириомонизма над диалектическим материализмом, и к «Тектологии», заключительная третья часть которой впервые появилась на страницах журнала «Пролетарская культура».

Богданову пришлось уйти из Пролеткульта, а основанный Лениным и Троцким философский журнал «Под знаменем марксизма» («Под могильной плитой Маркса», как грустно шутил Богданов) и другие партийные издания повели борьбу с «богдановщиной», особенно разнузданную после кратковременного ареста Богданова ГПУ осенью 1923 года в связи с использованием оппозиционной молодежной группкой «Рабочая правда» некоторых терминов Богданова для критики партийно-советской бюрократизации[358]. Хотя «Тектология» была переиздана в 1920-е годы дважды, а экономические учебники Богданова и его романы – многократно, над ним повис «антимарксистский» жупел. Это было настолько серьезно, что даже явно марксистская постановка Скворцовым-Степановым вопроса о политэкономии в широком смысле была отвергнута в Комакадемии за то, что ее поддерживал Богданов.

Богданов, запечатлевший переживания от увиденных во время мировой и Гражданской войн «потоков крови» и «гибельного разорения»[359] в поэме «Марсиянин, заброшенный на Землю», сознавал, что частью «трагической судьбы марксизма» будет судьба его собственного затертого вклада в марксизм. Но принял стоическую позу Спинозы, которого «замечательно не понимали в его поколении»[360].

Печальная судьба планомерности

К разработке тектологии как «науки о планомерных комбинациях мировой практики и познания» Богданов приступал в марксистском убеждении, что в социалистическом хозяйстве «планомерность» должна заменить стихийность рынков и частного предпринимательства. Но «организационный анализ» структурных сдвигов в крупной промышленности и «мирового военного кризиса» привел Богданова к выводу об упрощенном характере представлений об уже готовых «предпосылках» для хозяйственной планомерности, вызревших на стадии финансового капитала и в рамках военного «государственно-монополистического капитализма» (ГМК), как полагали школа Р. Гильфердинга. Ленин, любивший пенять на «эклектицизм» своих оппонентов, сам крайне эклектично представлял в 1917–1918 годах «социализм» как следующую «ступеньку» за ГМК: Советская власть плюс опыт германского военно-государственного распределения ресурсов и продуктов плюс американская рационализация труда (тейлоризм)[361]. Или: советская власть плюс «прусская железнодорожная система + американская организация трестов + американское народное образование и т. д. и т. п.»[362]. После захвата власти большевики учредили для централизованного управления Высший Совет народного хозяйства (ВСНХ). Его руководство вместе с Лениным полагало, что «при социалистической диктатуре вообще не должно быть отдельных предприятий, хотя бы и государственных; есть только технические производственные единицы, частицы единого общественного хозяйства»[363], а советская власть может наполнить «пролетарским классовым содержанием» формы германского военно-государственного капитализма[364]. В действительности подобное «наполнение» свелось к хозяйственной разрухе и к тому, что «колоссальная доля прибавочной стоимости усвоялась стадами служащих в главках и центрах», по выражению известного экономиста-аграрника и утописта А. Чаянова[365].

На исходе «военного коммунизма» в Москве состоялась Первая Всероссийская инициативная конференция по научной организации труда и производства, где были отвергнуты тейлористские крайности организатора Центрального института труда и активного пролеткультовца А. Гастева, а Богданов в прениях прямо противопоставил тейлоризм и будущую «научную организацию труда» (НОТ). Но в своем докладе сосредоточился на другом: значении для хозяйственной планомерности универсальных организационных закономерностей подвижного равновесия, цепной связи и слабого звена. Хотя знаток западного опыта рационализации труда О. Ерманский посчитал подход Богданова слишком абстрактным, видный статистик и зампред только основанного Госплана С. Струмилин нашел, что Богданов убедительно показал, как