Даже Себастьян, кажется, представил.

– …Еще не факт, что мне дадут ввезти его в Лондон. Скорее всего, не дадут. Британская сторона. Я же обыкновенный студент с временной визой. К тому, что связано с британской бюрократией, я еще даже не приступал…

– Просто разбросай его.

WTF?.. Прозвучало как «выбрось».

– Развей, – поспешил уточнить Себастьян. – У нас к этому очень хорошо относятся. Это так принято. И в Америке.

– Я в курсе.

– Подумай, какие у него были любимые места?

Алекса все бесило чем дальше, тем больше, особенно эта попытка мелкого чилийского жулика предстать мудрым пастором на исповеди. Что теперь? Вспоминать для него «любимые места»? Какие вообще могут быть «любимые места»? Финский залив, что ли?.. Он же не лезет к Себастьяну с идиотскими расспросами. Например, чего же он не вернулся из изгнания. Что, в Москве лучше, чем в Сантьяго?..

– Это он. Пошли.

«Мерседес» администратора на фоне «мерседеса» чилийца выглядел «мерседесом» здорового человека. Как минимум это был седан.

Они не успели догнать на улице, и, пока сидели в подобии приемной, Алекс со странной улыбкой – будто только что вспомнил – поведал:

– На крайний случай у меня был план просто закопать его здесь. Самому.

Себастьян приложил палец к губам и указал на потолок. Серьезно?.. Его, прошедшего «конспиративную квартиру», будут пугать прослушкой? Здесь, в офисе директора кладбища?.. Алекса пробивало на нервное ха-ха.

К администратору Себастьян вошел первым, вальяжно – в песочно-желтом пиджаке, оранжевой водолазке, – как будто это он явился решать свои проблемы прямо из девяносто четвертого года, а Алекс – так, бледная свита; может, это и лучше. Но вальяжность закончилась на том, что Себастьян вручил богато золоченную визитку адвоката и замолчал. Пришлось Алексу бледно блеять самому.

– Вы меня помните? Я к вам приходил.

Администратор промолчал.

– Я не сказал сразу, что это родственное захоронение, – заторопился Алекс. – Брак моих родителей был зарегистрирован, так что это законно… Я узнавал… Мы имеем право подхоронить урну, мы узнавали.

Это «мы» звучало так, как будто они хлопотали вместе с незримым отцом.

– Нет, вы сразу сказали, – неприязненно прервал его администратор.

Дальше последовала отповедь, в которой упоминались: справка о захоронении, многочисленные документы о родственных связях, а главное, справка о том, что кто-то из живых является ответственным лицом при могиле. О том, что такая бумажка в принципе выдается кладбищем, Алекс слышал впервые. Администратор говорил, говорил, как будто боялся, что Алекс вклинится с возражениями, и смысл был такой, что проще уже встать и выйти. И Алекс, конечно, понятия не имел, где искать большую часть этих документов.

Алекс то и дело оглядывался на Себастьяна, как бы призывая его к помощи, но чилиец благодушно молчал. Ожидалось-то, что он с ходу возьмет кладбищенскую мафию в оборот, пустит в ход все свое криминальное обаяние и начнет обещать деньги или, там, пулю – в зависимости от того, что тут лучше обещать.

Вместо этого Себастьян смиренно посоветовал Алексу идти за дубликатами в ЗАГС, терпеть и ждать.

Зашибись.

– И что же мне теперь делать?..

– Да я вашу мать вообще не могу найти, – раздраженно бросил администратор. Оказывается, он все это время тыкал пальцем в клавиатуру не просто так, а вбивал данные из заявления. Оказывается, тут все базы электронные. С ума сойти. XXI век пришел. И куда!

– Может, у вас записано с опечаткой?

Администратор нехорошо молчал, давая понять, что разговор исчерпан.

– Да как это нет! Я вам сам ее покажу!

– Вы думаете, у меня есть время шататься с вами по территории?

– Ну дайте нам человека, который с нами пойдет!..

Алекс так хватался за это, будто показать надгробие – последний шанс и за этим не последует справок, процедур, месяцев и всего прочего-невыносимого.

Заполнить все бумаги и улететь ждать в Лондон?.. А урну оставить, ну, например, в банковской ячейке?.. Интересно, большие ли в банках ячейки и какие самые большие? Алекс соображал так лихорадочно, что это уже казалось ему неплохим вариантом.

– Мы оплатим его работу.

Алекс, который бил себя пяткой в грудь, что обойдется тут без коррупции, сейчас жалко предлагал деньги – какие-то, кому-то, просто за ерунду.

Вряд ли администратор клюнул на эти – очевидно – копейки, скорее, уж ему просто хотелось отвязаться. Он держался хамски, как хрестоматийный советский продавец или, там, участковый врач. Абстрактный. Алекс не имел опыта. Он никогда не сталкивался ни с чем подобным ни здесь, ни там. Впрочем, Алекс хорошо помнил, с каким неприкрытым страхом и даже паникой этот человек встретил его в первый раз, а значит, все это сейчас – не более чем спектакль.

Но оттого не менее унизительный.

– …Сами не знают, чего хотят, но поблагодарят, да, – с глумливой усмешкой говорил он кому-то по телефону.

Этого кого-то надо было еще подождать, снова высиживая в приемной.

Все эти дни Алекс старался не задерживаться нигде, перебегая от помещений к метро, и теперь с тоской понял, что замерзнет. Опять замерзнет. Человек в центре Москвы забывает о «природе», создавая комфортный микроклимат повсюду вокруг себя; он бессилен только на кладбище, где негде укрыться от холода.

Он шел впереди, а Себастьян с сопровождающим – за ним. Им дали-таки какого-то сторожа не сторожа, странного мужика, похожего на Стинга (и его ровесника). Нечистые длинные волосы, достающие до букв «ГУП РИТУАЛ» на спецовке, и слегка безумный взгляд. Себастьян сразу же завел с ним какой-то нескончаемый разговор о том, что сейчас это целый бизнес – когда коренные москвичи продают богатым людям уже не квартиры, а места на престижных кладбищах. И это, с одной стороны, нелегально, а с другой – легально, потому что как-то оформляются родственные отношения, чтобы выгодно толкнуть новому «родственнику» какую-нибудь никому уже не нужную двоюродную тетку, точнее, землю под ней, над ней, да уже и вместо нее. Себастьян ужасно говорил по-русски, и слушать это было особенно мучительно.