Снова погасили свет. Сидел Штирлиц, нависал над ним Мюллер – в нераскрашенной, оттого бледноватой версии.

«Золото партии – это мост в будущее. Это обращение к нашим детям, к тем, которым сейчас месяц, год, три года… Тем, кому сейчас десять, мы не нужны – ни мы, ни наши идеи. Они не простят нам голода и бомбежек. А вот те, которые сейчас еще ничего не смыслят, они будут говорить о нас как о легенде. А легенду надо подкармливать! Надо создавать тех сказочников, которые переложат наши слова на иной лад, тот, которым будет жить человечество через двадцать лет. Как только где-нибудь вместо слова “здравствуйте” произнесут “хайль” в чей-то персональный адрес, знайте, там нас ждут, оттуда мы начнем свое великое возрождение! Вам сколько будет в 1965-м? Под семьдесят? Счастливчик. Вы доживете и будете играть свою партию…»

– Любимый фильм Николаева-старшего! Между прочим! – вклинился ведущий, перекрикивая Мюллера, и на него вновь пролили свет. – Итак, будут ли те, кто сегодня ничего не смыслят, играть свою партию или нет и что двигало женщинами, которые выходили за этих политиков, хотя были самодостаточны и успешны в спорте или искусстве? Через три минуты узнаем! Не переключайтесь!

Алекс помыл две кружки, а заодно и чужую тарелку. Несмотря на убогость и дешевизну, в хостеле ему нравилось: здесь никто не лез в душу и не выяснял, кто ты, что ты, чего шарахаешься по Москве, не хочешь ли выпить за компанию или спеть под гитару. Алекс насмотрелся такого в хостелах Мексики. Здесь – он никого не видел и не встречал. Во сколько бы ни приходил, он не заставал никого ни в коридоре, ни в колене коридора, где еле помещалась кухня. Алекс все равно старался не шуметь. Иногда кто-то был в общей ванной – оттуда был слышен плеск воды, – да под утро сквозь сон доносились порой голоса. И немытую посуду в раковине кто-то регулярно оставлял – скоты.

Возможно, этот длинноволосый балбес был арендатором, владельцем или, там, другом владельцев хостела. Во всяком случае, он дежурил всегда и со странным упорством – день и ночь – смотрел на планшете стендап, настоящий, американский (Алекс не сразу это понял). Но смотрел так серьезно, что, возможно, только ради языка. То есть в те моменты, когда было действительно смешно, он так сурово молчал, что хотелось подойти к нему и объяснить шутку.

Чай в комнату Алекс носил неспешно, в два захода: сначала кружки, потом вазочку с крендельками, здешнюю, общую.

– Кофе здесь только растворимый, поэтому я сделал чай, – как бы извинялся он. – Чай везде одинаковый.

– Ну не зна-аю…

– Вот странно. Англия же вроде страна эталонного чаепития, там культ чая, а все почему-то пьют эту дрянь из пакетиков, вот поголовно, на любом уровне, даже в Букингемском дворце… Нормального крупнолистового чая, который можно заварить, просто не найти. У нас в любом магазине – в пять раз больше выбор… Я говорю сейчас про Москву… – Алекс произнес эту светскую речь, отжимая и выкладывая свой пакетик прямо на полировку, и понимал, что дальше – ничего. Просто не о чем будет говорить.

– Бывали в Букингемском дворце? – осведомился гость.

– Нет. А почему вы спрашиваете? Собираете компромат и факты для нового расследования?..

Было сказано так, в шутку, однако гость и не посмеялся, и не обиделся. Он продолжал озираться, довольно бесцеремонно, теперь прихлебывая чай. Получалось, что он сидел, как на сцене, в центре большой комнаты. Сидел на стуле, вытянув длинные ноги, и штанины не ползли вверх и не были короче, чем нужно, что означало, скорее всего, что костюм сшит на заказ. От Алекса такое не укрывалось никогда. Комната же – четыре двухэтажные кровати у стен, почти казарма, трюм, третий класс «Титаника». Здесь не бывало солнечного света, но Алекса это как раз не смущало. Он просил у волосатого комнату более человеческих – человечных – масштабов, но его все равно поселили сюда. Алекс так и не понял, почему выкупить восьмиместный номер целиком будет дешевле, но, когда въезжал сюда, не было ни сил, ни желания это выяснять.

– Что? Не привыкли к такой обстановке?

Гость ответил не сразу. Не смутился и оглядываться не перестал.

– Вы, видимо, слишком долго жили за границей. Не знаете, что я довольно долго сидел в СИЗО и постоянно бываю в административных приемниках, – мягко укорил он Алекса.

– Ну теперь-то не будете бывать.

– Посмотрим.

Опять неловкая пауза, и непонятно, чем продолжать; тут Алекс оглушительно чихнул и полез за салфетками, потом долго сморкался.

– Вы извините, я не аристократ, несмотря на ваши намеки на Букингемский дворец.

– Ничего-ничего.

– …Поэтому я не буду вести разговоры про чай, а прямо спрошу, что вам нужно. – Алекс подождал ответа, но гость не отвечал. – Я очень удивился, когда узнал, что вы хотите меня увидеть. Желали посмотреть на поверженного врага?

– Я не считаю вас врагом.

– А я и не про себя, – парировал Алекс.

– А-а.

Как по команде, они посмотрели в угол комнаты.

– Как долго вы планируете оставаться в Москве? – наконец начал гость.

– Это не от меня зависит.

– Я как раз об этом хотел с вами поговорить. Вас не должны были задерживать здесь, и это один из многих… перекосов, которых сейчас, видимо, будет много. К сожалению. Так что я готов помочь вам выехать. Ну, без публичных заявлений, конечно.