Увидев ее такой, я почувствовала, как в кирпичной стене, которой я себя окружила, образуется маленькая брешь. Я вздохнула и снова опустилась на диван рядом с ней.

— Я просто хочу забыть все это, мама. Я не могу изменить этого. И не могу позволить этому контролировать мою жизнь. Мне проще быть все время чем-нибудь занятой.

Мама вытерла щеки кончиками пальцев и покачала головой.

— Это не поможет. Это только создаст у тебя впечатление, что тебе не больно. Ты просто становишься оцепенелой. Как ты делала это, когда училась в колледже. Неужели ты сама этого не видишь? Не видишь, что снова делаешь это?

— Похоже на то, — слегка пожала плечами я. — Но это моя жизнь. То, что происходит, происходит со мной. И это мне решать, как пережить все это.

— Нет, если в результате твоих решений тебе становится все хуже, — сказала мама. — Мы с твоим отцом проделали небольшую исследовательскую работу.

— По поводу чего? — перебила ее я, мгновенно насторожившись. Я понимала, что они разговаривают обо мне. Я замечала, как они внезапно замолкали при моем появлении. А по ночам я слышала, как они долго перешептывались после того, как говорили, что укладываются спать.

— По поводу поведения жертв сексуального насилия, — сказала мама. — И о том, что можно сделать, чтобы помочь тебе. То, как ты ведешь себя сейчас, не исключение. Множество девушек стараются жить так, словно ничего с ними не случилось. Но это не работает. В конечном счете полученная травма дает о себе знать, и делает это все чаще и чаще, заставляя тебя чувствовать себя все хуже, если только ты не обсудишь это с кем-нибудь.

— Разговоры ничем мне не помогут, — сказала я, подавляя приступ тошноты при мысли о том, чтобы рассказать кому-то, что сделал со мной Тайлер.

Я была в порядке. И не испытывала необходимости разговаривать о своих чувствах с совершенно незнакомым человеком. В любом случае, что я могу сказать? Что соблазнила своего лучшего друга, а потом, в самую последнюю минуту, передумала? И теперь я почти каждый вечер шляюсь по барам, запуская руки в джинсы незнакомых мне мужчин? Что при этом чувствую себя так, как, наверное, чувствует себя наркоман, вводя иглу себе в вену? Но это кажется ужасным только тем, кто не испытывал чистого восторга и облегчения, которые получаешь взамен.

— А вдруг помогут? — спросила мама. — Пожалуйста, может быть, ты хотя бы попытаешься, если не ради меня, то ради твоего отца? Он почти не может работать, Эмбер. Он так расстроен. Он снова и снова представляет, что сделал Тайлер, и это действует на него ужасно. — Она сделала паузу, а потом заговорила почти шепотом, хотя рядом с ней не было никого, кроме меня. — Он не хотел, чтобы я рассказывала тебе об этом, так что тебе придется пообещать ничего не говорить папе, но ему было так плохо, что он пошел к врачу, и тот выписал ему антидепрессанты.

— Ого! — сказала я в шоке от того, что услышала. Мой отец был из тех людей, которые всячески избегают ежегодный медосмотр, словно их приглашают посетить камеру пыток. Тот факт, что он по своей воле отправился к врачу, говорил многое о его состоянии. — Когда?

— В августе. Примерно через месяц после того, как ударил Тайлера у нас во дворе. Лекарства только что начали действовать. — Она с надеждой посмотрела на меня. — Я нашла местного психотерапевта, которая специализируется именно на таких ситуациях. Ты согласишься поговорить с ней? Пожалуйста!

— Хорошо, — сказала я, глубоко вздохнув.

Я уже знала, чего ожидать. Я провела немало часов в обществе Греты, когда лежала в больнице, а потом, когда выписалась, в группе поддержки. И я отлично понимала, что психотерапевтам платят немалые деньги за то, чтобы они выслушивали вас, а потом вам же рассказывали о переживаемых вами чувствах, но так, чтобы вы могли лучше понять себя. Я повидаюсь с той женщиной, которую нашла мама, но это не означало, что это хоть что-то изменит. Я понимала себя достаточно хорошо. Я поеду к ней, буду вести себя как послушный пациент, а потом стану опять делать то, что мне помогает. Я буду стараться быть как можно более занятой, думать о будущем, чтобы не тратить время зря, мечтая найти способ изменить прошлое.

В этот вечер я осталась дома, как просила мама. Я решила, что это самое меньшее, что я могла сделать, чтобы показать ей, что со мной все в порядке. После нашего разговора она немедленно позвонила психотерапевту, о котором упоминала, и договорилась с ней о встрече на завтрашний день.

— Должно быть, она не такой уж хороший специалист, если у нее не расписаны все ближайшие дни, — заметила я, когда мама повесила трубку.

— Один пациент не сможет прийти, поэтому она смогла предложить тебе свободное окно в ее расписании, — сказала мама. — Не суди о людях так поспешно.

После этого я отправилась в спальню и заперлась на ключ. Я стала делать это после того, как наутро после той вечеринки Тайлер заявился к нам домой. До этого у меня не было причин запираться в собственной комнате.

— Будь он проклят, — пробормотала я, опускаясь на кровать и открывая ноутбук.

Я собиралась немного позаниматься, но по какой-то причине вместо этого набрала в поисковике фразу «случаи изнасилования, о которых не заявляли в полицию». Не только мои родители могли проводить исследовательскую работу.

В поисковике появилось двести тысяч ссылок на мой запрос, и я начала открывать одну за другой. Я обнаружила, что из ста случаев изнасилования в полицию обращаются всего тридцать две пострадавших. Из этих тридцати двух случаев лишь семеро обвиняемых могут быть арестованы, а из этих семи получают срок лишь двое. Я прочитала, что практически невозможно оценить, растет ли количество изнасилований или нет, так как об этом конкретном преступлении в полицию сообщают реже всего. Еще я прочитала, что результаты судебно-медицинской экспертизы, проведенной сразу же после случившегося преступления, являются практически единственным и главным доказательством из всех, представленных в суде, благодаря которому может быть вынесен вердикт «виновен», и насильнику придется провести реальный срок в тюрьме. Там также говорилось о том, что жертва не обязана давать показания о своей прошлой сексуальной жизни или наклонностях, но в большинстве случаев ее все же допрашивают.

«Неудивительно, что об этих преступлениях стараются не сообщать, — подумала я. — Инстинкты подсказывали, что полиция мне не поможет, и, похоже, я была права».

Вооружившись этой информацией, на следующий день после работы я отправилась в Фэрхэйвен. Оставив машину рядом с Вилладж Букс, я пошла по Харрис-авеню и нашла офис психотерапевта, который был расположен в кирпичном здании у основания холма. На двери я прочитала «Ванесса Дуглас, магистр в сфере социальной работы, комната 203». Мне не хотелось идти туда, но я дала обещание родителям. Я должна была что-то предпринять ради их спокойствия, сделать что-нибудь, чтобы помочь отцу преодолеть тяжелый душевный кризис, и если ради этого нужно будет поговорить с незнакомым человеком в течение часа, что ж, так тому и быть.