Лейтенант Городько пружинисто вскинул руку к козырьку, впечатал в бетонку несколько четких шагов, готовясь отрапортовать генералу о прибытии, но генерал ленивым взмахом руки прервал его и с любопытством обернулся к солдатам, окидывая их внимательным и заинтересованным взглядом.

— Здорово, орлы! — негромко сказал он.

— Здравия желаем, товарищ генерал! — несколько нестройно отозвался взвод, с не меньшим любопытством в сотню разноцветных глаз разглядывая генерала. Здороваться с начальством — нехитрое дело, тут главное — набрать в легкие больше воздуха и резко его выдыхать, имитируя нужные слова. Сложность заключалась лишь в том, чтобы каждая солдатская глотка делала это согласованно с другими, в противном случае получается галдеж, а не строевое приветствие.

Генерал подошел к правофланговому. На правом фланге стоял Аким Богомольцев, детина, который по своим габаритам не уступал лейтенанту, а по ширине плеч даже его превосходил. Рядом с ним и дородный поп не смотрелся, а сам генерал выглядел пожилым подростком.

— Воротник расстегни, — приказал генерал, и Аким удивленно повиновался команде. Заметив тоненькую цепочку, опоясывающую крепкую шею, генерал одобрительно кивнул. Повернувшись к священнику, он что-то негромко сказал ему, прошелся вдоль шеренги и остановился напротив сержанта Акинеева, у которого также проверил наличие нательного крестика. У Акинеева крестик оказался на месте, и генерал явно повеселел, даже морщинки на лице разгладились. Он снова о чем-то посовещался с хранящим монументальную важность попом. Тот чинно кивнул.

— Орлы, — сказал генерал. — Прошу любить и жаловать, епископ отец Алексей, моя правая рука и наш, так сказать, главный идеолог. Обращаться к нему так и надо — отец Алексей. Меня зовут Николаем Павловичем, фамилия моя Рублев. Вам предстоит служить под нашим командованием. Сейчас подойдет автобус, и вам, лейтенант, надлежит обеспечить погрузку личного состава. Техника пойдет самостоятельно. На рубеже вас встретят и разместят. Вопросы есть?

Шеренга настороженно молчала. Знаем мы эти приколы! Кто может водить вертолет? Отлично. Выйти из строя. Пойдете разгружать вагон с углем. Пусть даже генерал — не хитрый прапорщик, но, как говорится, береженого Бог бережет. Солдатская инициатива наказуема, а потому должна проявляться лишь в отсутствие командиров. Благодарим, товарищ генерал, за внимание к личному составу, но мы уж лучше в процессе службы все освоим. Главное — оглядеться. А там уж и разберемся, зачем нас в пустыню загнали. Не с арабами же воевать!

Мягко фыркнул и развернулся около транспортника автобус. Автобус был шикарным — с затонированными стеклами, уютными мягкими сиденьями и в придачу со стюардом из арабов, который сразу же принялся разносить по автобусу холодный апельсиновый сок. Нет, братцы, если служба так и дальше пойдет, так это лафа будет, а не служба. Может, нам и девок привозить будут? Предположение ефрейтора Страхова солдаты встретили дружным смехом.

Под этот беззаботный смех автобус и въехал во внезапно открывшийся черный зев подземного капонира.

Подземелье потрясало. Сколько надо было вбухать денег, чтобы отделанное металлом и пластиком, гулкое из-за своих размеров помещение засадить магнолиями и кипарисами! Над аллеями сияло кварцевое освещение, но жара не чувствовалась вообще — было прохладно, словно на северном побережье в разгар лета. Хорошую систему поставили здесь строители!

— Выходи строиться! — подал команду лейтенант Городько и первым встал, указывая место построения подле него. — Становись!

Слюна василиска сняла боль, и уже ко второму часу утра Александр почувствовал себя вполне сносно. Дождь на улице прекратился, и херувимов на перекрестке не было видно, да и нечего им было делать в Граде в светлое время — нечисть света боится больше, чем самих херувимов.

К четвертому часу утра выглянуло солнце, и сразу же среди расходящихся облаков радостно засновали стайки лукавых купидончиков и шустрых амурчиков. Высоко в небесах сиял дом Благодати, от которого во все стороны расходились видимые простым глазом радужные волны ликования и восторга.

Иванов с досадой отметил, что за дождем пропустил первый утренний моцион и не выходил на улицу. Он долго перебирал хитоны в шкафу, решая, что надеть. За выглаженными, сияющими хитонами темнела пятнистая военная форма, и Александр почувствовал неожиданное волнение. Он достал плечики с формой из настенного шкафа и оглядел ее. На пятнистую куртку были аккуратно пришпилены ордена и медали. Награды немного потускнели, но от этого они только лучше смотрелись, особенно орден Боевой Святости в виде шестиугольной звезды, обрамленной муаровой лентой и колосками. Иванов надел куртку и подошел к зеркалу. Из зеркала на него глянул тридцатилетний мужчина, мышцы которого сохраняли остатки былой тренированности. Над продолговатым с резкими чертами лицом с прямым носом и узкими льдинистыми глазами темнел тронутый сединой короткий ежик волос. На левой щеке белым рубцом выделялся короткий и рваный, но по-прежнему глубокий шрам. Боец в нем еще чувствовался. Слов нет, форма до сих пор была Александру привычнее хитонов, в повседневной одежде было что-то женское и оттого унизительное для фронтовика, но надевать военную форму в мирное время значило бросать вызов обществу, а этого Иванов, к сожалению, позволить не мог. Александр вздохнул, разоблачился и повесил форму обратно в шкаф. С неудовольствием он выбрал кремовый хитон с вавилонскими орнаментами, оделся и вышел из квартиры.

В коридоре цвели орхидеи, и в подъезде стоял пряный острый запах. Стены были в извивающейся зелени лиан, среди переплетений которых мелькали яркие крошечные колибри. Щебет их был слышен даже на улице.

Дождь кончился, тучи окончательно разошлись, и вслед за домом Благодати стал виден далекий небесный чертог. Из-за расстояния он выглядел небольшой золотистой точкой, не дающей представления о его истинных размерах непосвященному. Но Александр Иванов бывал и не однажды, поэтому хорошо знал, как огромна яйцеобразная обитель Небесного Отца.

Трава после дождя была сочная и глянцевая, она пружинила под ногами, рождая в Александре чувство силы и бодрости. Он встал на белый диск доставки, диск стремительно поднялся и, распугивая шалящих в небе амурчиков, понес Александра в соответствии с его желаниями на окраину города. Диск опустился на зеленом пригорке, усеянном спелой земляникой. С пригорка открывался вид на речку и высокий лес за ней. Здесь было тихо и спокойно, это место было создано исключительно для пеших прогулок. Иванов посидел на пригорке, рассеянно лакомясь сладкой земляникой, потом поднялся, по цепочке коричневых валунов перебрался в лес и пошел по неприметной, но хорошо знакомой ему лесной тропинке между кудрявыми тоненькими березками, углубляясь в лес и в полную грудь дыша настоянным на грибном духе воздухом.

Добравшись до густого ельника, Александр увидел своих старых знакомых — пушистые белочки немедленно скользнули вниз, окружили человека и нетерпеливо зацокали, выпрашивая орешки. Иванов раздал им кедровые орешки, специально для этой цели захваченные из дому. Своей любимице — серой Веечке он дал орешков больше, чем другим. Остальные белки немедленно обиделись, расселись пушистыми игрушками на ветвях огромной ели и принялись цокающе осуждать Иванова.