2) могло быть направлено не только персонально на обидчика, но и на членов его семьи, рода, даже на вассалов и т. д. (явное наследие родоплеменных представлений о коллективной ответственности рода за поступки всех его представителей);

3) уж если оно свершалось по достойному поводу, должно было завершаться чьей-то смертью, таким образом подтверждая «искренность» мстителя единственным «абсолютным» (по мнению самураев) доступным человеку способом (если не удавалось убить обидчика и сам мститель при этом погибал, считалось, что долг мести он выполнил и его дух удовлетворен, ибо он погиб достойно, «посрамив врага самой своей смертью» – в этом суть абсурдной на первый взгляд фразы «иногда месть заключается в том, чтобы ворваться к врагу и быть зарубленным» – «Хагакурэ»).

Тот же Цунэтомо считает наилучшим вариантом мести месть быструю и спонтанную, ценя во всем безоглядную решимость, но здесь он расходится во мнениях со многими другими авторами, писавшими на эту тему.

Еще один щекотливый момент, соотношение мести и «государственного правосудия», также немало занимал пишущих о бусидо авторов. Все эти противоречия как в капле воды отразились в самом известном японском сюжете о мести, чаще всего именуемом «Тюсингура» – «сокровищница вассальной верности», или «история о 47 ронинах». В 1700 году во дворце Цунаёси, пятого сёгуна из династии Токугава, поссорились два князя – Кира Кодзукэносукэ Ёсинака и Асано Такуминоками Наганори (далее для простоты – Кира и Асано). Кира, знаток церемониала, похоже, просто грубо высмеял гораздо более молодого Асано из-за его незнания некоторых ритуалов. Кроме того, Кира был известен при дворе как жадный вымогатель и взяточник, что придает всей истории несколько большую мотивированность (прежде всего для неяпонца). Асано, воспылав гневом, выхватил меч и попытался зарубить Кира прямо в палатах неподалеку от сёгуна. Ему удалось легко ранить врага в лицо, но подоспевшая охрана связала его. За обнажение меча во дворце Асано был приговорен к сэппуку, которое и совершил во дворе храма Сэнгакудзи. Уже тогда «общественное мнение» Эдо (совр. Токио) разделилось, но большинство было на стороне Асано, которому симпатизировали за его храбрость и искренность, а не Кира (которому благоволил сёгун), который к тому же не только не вступил в схватку (то есть поступил правильно по законам дворца, но порочно – если говорить об идеалах бусидо), но и убежал в другую комнату, а залечивая раны, все время боялся, не отомстят ли ему (то есть еще и вел себя, по японским понятиям, как трус). Замок и владения Асано в провинции Ако были конфискованы, вассалы распущены и стали ронинами (при этом главный казначей прихватил с собой хозяйские деньги). Но оказалось, часть самураев только притворилась смирившимися со своей участью – они втайне готовили отмщение, усыпляя бдительность Кира. Через год и восемь месяцев, зимой 1702 года, 47 ронинов – бывших самураев Асано, ведомые его старшим вассалом Оиси Кураносукэ, в полном боевом облачении ворвались в дом Кира в Эдо, убили 16 и ранили два десятка слуг Кира и, наконец, прикончили его самого. Затем ронины отрубили врагу голову, возложили ее на могилу своего господина и сдались властям. Сёгун Цунаёси (получивший от подданных кличку «собачий сёгун» за указы, запрещавшие убийство собак и многих других живых существ) не распространял свою гуманность на людей – ронины были также приговорены к сэппуку, которое и совершили 46 из них (судьба последнего неясна – он то ли погиб, то ли был отправлен Оиси Кураносукэ с поручением и таким образом выжил). Могилы самураев (получивших почетное прозвище «верных слуг») во все том же храме Сэнгакудзи моментально стали объектом паломничества, через двенадцать дней была создана популярнейшая пьеса о них, а вся эта история, бессчетное количество раз воплощавшаяся на страницах книг, на сцене и киноэкране, стала поистине бессмертным японским бестселлером.

Гораздо менее известной широкой публике (вне Японии) является полемика, которая развернулась между видными японскими интеллектуалами – конфуцианцами и синтоистами – по поводу этой истории мести. Важно, что в нее включились и многие воины, взявшиеся за кисть, чтобы изложить свое видение бусидо. В этой полемике одни авторы горячо поддерживали саму идею мести за господина, независимо от действий сёгунской власти (которые они считали несправедливыми в отношении как Асано, так и его ронинов), другие явно пытались выслужиться перед сёгунским режимом и утверждали, что ронины совершили преступление, ибо затеяли заговор, возмутили общественное спокойствие, и вообще, Кира не был их настоящим врагом – он был врагом их господина (тут конфуцианство и бусидо явно разошлись во мнениях). Некоторые авторы отстаивали компромиссную позицию – ронины, в общем, правы, месть справедливая, но прав и сёгун, а ронинам лучше бы было сразу совершить дзюнси, не дожидаясь решения властей. Некоторых авторов-самураев (например, Ямамото Цунэтомо) возмутило долгое выжидание перед местью – по их мнению, надо было напасть сразу и, возможно, погибнуть с честью. Занятными кажутся рассуждения одного оставшегося неизвестным самурая, которые не назовешь иначе как… немного ревнивыми: «Чего все так носятся с этими ронинами? Они совершили самое обычное и нормальное в данной ситуации дело, а их превозносят как полубогов! Я в любое время отомщу за господина не хуже! Почему этим поступком восхищаются не только горожане (что с них взять!), но и самураи? А как еще нужно служить господину?» И все же большинство авторов писали о 47 ронинах с симпатией, заметно усилившейся после падения сёгуната Токугава в XIX веке, когда ронинов начали представлять еще и как «героев – жертв ненавистного режима». Для японцев эта история о 47 ронинах из Ако окружена не только ореолом «прямолинейного героизма», но и легким привкусом грусти, бренности всего сущего, в том числе и благородной мести, ибо человек одинок и преходящ (хотя в этой его особенности, «слабости» – его вечная сила). Как писал в своем стихотворении горячий сторонник ронинов, философ Хаяси Нобуацу (1644–1732):

При определенных обстоятельствах самурай просто обязан был отомстить за зло – чаще всего за смерть или бесчестие одного из членов семьи, дабы спасти свою честь и честь рода. Если он не делал этого, то мог утратить свое высокое звание самурая и навлечь несмываемый позор на всю семью. Поэтому он имел право вполне легально преследовать человека, нанесшего ему обиду или совершившего преступление, даже если тот жил в другой провинции. Перу великого новеллиста XVII века Ихара Сайкаку принадлежит множество историй о чести самурая. Хотя события, имена и названия мест в его произведениях, конечно же, вымышлены, несомненно, что как модели ситуаций, так и стиль поведения и поступков в историческом и культурном плане вполне аутентичны. Так, один из рассказов весьма правдоподобно иллюстрирует и мотивы, и сам процесс отмщения.

Как-то во время сильного дождя на узком мосту столкнулись Мотобэ Дзицуэмон и Симагава Тахэи. Дзицуэмон ударил своим зонтиком Тахэи, а тот обозвал его наглецом (неприятное для самурая оскорбление, хотя и несколько послабее «труса» или «дурака»). Разгорелась ссора. Тут Тахэи узнал, что Дзицуэмон имеет ранг более низкий, чем он сам. Тахэи вытащил меч и в последовавшей схватке убил Дзицуэмона. У Дзицуэмона было два брата-самурая, причем оба были старше его. Кроме того, он являлся лишь вассалом вассала, и потому ни один из них не мог отомстить за него. Когда же и два племянника Дзицуэмона просили у хозяина Тахэи разрешения на то, чтобы отомстить, он также не позволил им это сделать. Сам Тахэи был вынужден уйти со службы, ибо получил в поединке ранение и фактически стал инвалидом. Он отправился в глухую деревеньку и занялся врачеванием. И хотя он сменил имя, предполагаемые мстители не могли добраться до него, пока он находился во владениях своего господина, Мацудайра Цунамори Хатисука.