Это же надо, а! Надо же было так облажаться!

– Не кори себя, Грибов, – попыталась утешить его начальница и даже пакет с пряниками ему на стол вернула. – Скушай жамочку и утешься.

– Аль, да ладно тебе, что я, не понимаю, о чем ты сейчас думаешь, – процедил Грибов сквозь зубы.

– Не понимаешь, Толя. – Она оперлась одной рукой о край его стола, второй сильно сдавила ему плечо. – Думаю я о том, что зря не разрешала тебе порыться в причинах самоубийства Синицына. А ты ведь собирался! Еще я думаю, что напрасно ругала тебя за то, что ты пытался из кабинета обзвонить эти самые фирмы. И орала на тебя. А ты ведь обещал жене покойного, что сделаешь все от тебя зависящее. А я не позволила! Нет заведенного дела на столе, думала я, нет времени на то, чтобы им заниматься. Еще я думаю, что слишком много нагрузила на тебя в последнее время. Я вечно тебя подгоняла, рвала и метала, когда ты ездил куда-то после работы. Грибов, может, я ревновала, а? Может, к Виктории тебя ревновала? Считала, что ты из-за нее так землю копытом роешь? А дело все в твоем профессиональном чутье, Грибов! Оно тебе покоя не давало. А я… Я усыпляла его. Вот, Толя, о чем я сейчас думаю. И ты ни в чем не виноват.

– Все равно… – пробубнил Грибов, отворачиваясь от нее к окну.

Там все так противно было – в природе. Осклизлые от ледяного дождя ветки молотили по подоконнику. Сколько раз собирались спилить тополя под окнами, не позволили. Защитники природы, мать их, не позволили. А что в них проку-то? Ни весной, ни летом, ни осенью красоты никакой. Зимой, если инеем покроются, то еще ничего. А сейчас что? Тоска одна. Ветер ветки мотает туда-сюда, о стекло ими стучит. Дождь усилился, теперь снег под ногами превратится в ледяную кашу. А у него ботинок правый потек, а до сапожника еще дойти надо. Новые купить собирался, да тоже все некогда.

– Ну! Ты чего все вздыхаешь, Грибов? – И Елена даже позволила себе потрепать его по затылку. – Все же хорошо.

– Или почти хорошо, – вставил Фомин, умилившись начальницей.

Нечасто та готова была признавать свои ошибки. А точнее – почти никогда. А тут как расчувствовалась, Грибова по голове погладила. Глядишь, и в отпуск летом их по очереди отпустит. Ведь сто лет уже в отпуске не были. Вот закончат это запутанное дело, начавшееся с самого заурядного самоубийства…

Хотя думать так грешно. Не может быть самоубийство заурядным. Это страшно, трагично и неправильно. Это какой силой воли надо обладать, чтобы на это решиться.

Фомину всегда казалось, да что там казалось, он уверен был, что на такое способны лишь люди сильные. Вот и Синицын этот, видимо, очень силен духом был, раз решился на такой отчаянный шаг. Понял, что проиграл, и…

– Этого не может быть в принципе, – вдруг обронила Елена.

Она уже давно отошла к окну и стояла там, постукивая по подоконнику длинными ноготками. И думала о чем-то. Они все задумались, замолчав. Может, все об одном думали, может, каждый о своем. Но когда она сделала это заявление, всем тут же стало понятно, о чем она думала.

– Почему? – одновременно спросили Фомин с Грибовым.

– А потому! – Она повернулась к ним лицом и посмотрела поочередно на каждого. – Чаусов убит, так? Так! Почему? Потому что свидетель! Сизых убит следом за ним, так? Так! Почему? Потому что тоже свидетель. Чему они были свидетелями, эти двое?

– Хочешь сказать, что Чаусов видел… Видел…

У Грибова давно вертелось на языке, но он остерегался первым произнести это вслух. Ленка тут же начнет подсмеиваться, Фомин рожи понимающие корчить.

– Он видел возможных убийц Синицына, – произнесла Елена с нажимом, она не боялась неловких ситуаций. – Вот смотрите, что получается…

Ну что ты будешь делать, а! Только они настроились на нужную волну, углядев таки свет в конце тоннеля, как в кабинет народ попер толпами.

Сначала заместитель начальника по кадрам зашел будто бы по делу. Дела никакого на поверку не оказалось, а пряники почти все унес. Потом секретарша припорхала с важным типа сообщением. Но все же понимали, что сообщение ее – предлог. А нужен ей был Фомин, в чью сторону она второй год безуспешно стреляла глазами. Только рассредоточились все по своим местам, как снова стук в дверь.

– Да! – заорали они втроем, не сговариваясь.

– Позволите?

Кто, вы думали, пожаловал? Бобров Николай Алексеевич собственной персоной. Что сегодня-то ему понадобилось?! В чем сегодня каяться решил?

– Добрый день, – вежливо поприветствовал он всех и поочередно пожал им руки, даже Елене. – Анатолий Анатольевич, я, собственно, к вам.

То, что Бобров явился именно к нему, Грибова насторожило. Да и расстроенным неожиданный визитер выглядел чрезвычайно. Бледные щеки, узел галстучный едва не на пупке мотается, на пиджаке пятно. Может, жена его после всех его публичных признаний наладила, а? Перед милицией сдерживалась, а дома…

– Как супруга? – осторожно поинтересовался Грибов, когда Бобров присел на предложенный стул.

– Что? Супруга? Да все в порядке. С ней-то что может случиться?!

Грибов вдруг почему-то испугался.

– А с кем тогда? – тут же выпалил он, почуяв холодок в желудке, а когда так холодило, он знал – жди гадостей.

– Она пропала! – прошептал, едва шевеля посиневшими губами, Бобров. – Ее нигде нет! Она пропала!!!

– Кто?!

Это они снова втроем. И повскакивали все со своих мест, обступили. Нависли над Бобровым, как над мешком с подарками.

– Кто пропал?! – Не церемонясь, Грибов тряхнул Боброва за плечо. – Ну! Живее!!!

– Вика пропала! – опять шепотом, но чуть смелее заявил Бобров и посмотрел каждому в глаза с мольбой. – Ее нигде нет!

– Как это – нигде! – фыркнула Елена с раздражением.

Но Грибов понял, что это она специально сердитость и раздражение разыгрывает, чтобы и самой не перепугаться и чтобы Боброва немного в чувство привести. Даже нашлась – воды ему налила, заставила выпить и галстуком с его позволения подбородок ему утерла.

– Нигде – это где? Где вы ее искали? Вы ее искали? – засыпала она вопросами Боброва.

Грибов говорить не мог пока. Все померкло перед глазами, будто кто окно фанерным листом снаружи закрыл. И он даже скосил глаза влево, чтобы удостовериться, что вместо окна черная дыра теперь зияет, оттого и в кабинете темнота.

Но ни фига, окно на месте было. Свет пускай и сизый, но сочился из него. И ветки тополиные по-прежнему отбивали бешеную чечетку по подоконнику. И дождевые капли продолжали ползти вниз по стеклу. Все как было десять, пять минут назад.

– Она не пришла на работу, – начал перечислять Бобров, задыхаясь от волнения. – Мобильный отключен. Домашний не отвечает. Я не выдержал, послал охрану к ней домой. Они молотили в дверь, бесполезно! Никто, никто не знает, где она! И даже предположить не могут, где она может быть!!!